Против себя
Шрифт:
Что дальше?
Потом все по новой.
Волчий голод преследует тебя и не дает расслабиться ни на минуту. Очень часто я читала советы в духе «попробуйте отвлечься, найти хобби, занять себя чем-то, кроме мыслей о еде». Но это нереально. Дело в том, что мысли о еде становятся навязчивыми, и этот кошмар превращаются в фиксацию. Даже думая о чем-то другом, в твоей голове всегда будет задним фоном пульсировать тревожная мысль о необходимости поесть. Всегда. Даже если ты только что поел. Даже если ты очень увлечен чем-то. Компульсивное переедание – это не отсутствие силы воли. Это настоящее обсессивно-компульсивное расстройство психики, идущее рука об руку с самыми настоящими физиологическими проявлениями, которые за гранью нашего контроля. Это
Если бы мне тогда кто-то сказал, что я просто заболела, что в организме просто что-то сломалось, возможно, я смогла бы быстрее преодолеть этот кошмар. Возможно, чувство вины не отравляло бы мне многие годы жизнь и не грызло бы меня изнутри, заставляя ненавидеть свое тело. Ведь мы не виним свое тело за то, что простудились? Хотя, возможно, именно наши глупые поступки и привели к простуде, например, отсутствие шапки зимой, кому из нас придет в голову злиться и ненавидеть себя за это? Ну заболел и заболел. Вот таблетки, вот теплая кровать, лежи и выздоравливай. Однако я в упор не видела болезни, и, оставаясь безнаказанной, она тем временем быстро прогрессировала.
Эпизоды повторялись все чаще, а держать вес под контролем становилось все сложнее. Кроме того, летом мы поехали всей семьей на море, и это был первый раз за прошедший год, когда мне предстояло провести пару недель под зорким надзором мамы, ведь до этого мы жили с сестрой и ее бойфрендом, которым особо не было до меня дела. Я боялась, что меня разоблачат, боялась осуждения, мне было стыдно за себя и свое поведение. Поездка неумолимо приближалась.
Каждое утро я просыпалась и тут же мечтала заснуть обратно. Мне было постоянно плохо, я хотела домой, залечь под одеяло и никого не видеть, ничего не делать, ничего не чувствовать. Я хотела домой, даже когда была дома. Что это вообще значит и откуда взялась эта мысль? Мне было настолько некомфортно в собственном теле, что я нигде не могла расслабиться. Иногда я могла весь день лежать, практически не вставая, и смотреть в стену без каких-либо мыслей. Несмотря на сменяющиеся за окном сезоны, у меня внутри продолжал цвести ноябрь – весь день, каждый день.
Мастер маскировки. Пир и голодовки
На море с нами поехал бойфренд сестры. Будучи человеком творческим, он, помимо всего прочего, увлекался фотографией. С собой он взял свой зеркальный фотоаппарат и уже в аэропорту начал фотографировать все подряд, включая всех нас. Стоит ли говорить, что своим снимкам я не обрадовалась?
Пухлые щеки, глупая челка, несуразная одежда. Почему мне казалось, что носить майки с Hello Kitty и детскую подвеску с жирафом в 19 лет – это мило? Естественно, я постоянно сравнивала себя с сестрой, которая тогда была очень худой и, как всегда, модной. Она, очевидно, была весьма довольна собой, отпуская шуточки по поводу моего веса, а родители деликатно советовали «подкачаться» и «есть меньше сладкого».
Как будто я могла. Никто из них даже не подозревал, через какой ад я проходила каждый день. На море мне было сложнее предаваться компульсивам, поэтому я объедалась у себя в номере. Я ела и плакала. За совместными трапезами приходилось сдерживать себя, потому что мне было стыдно за свой неукротимый аппетит. Оставаясь одна, я первым делом бежала покупать сладости, потом закрывалась в номере и все моментально проглатывала. Компульсив сменялся раскаянием, и мне впервые в голову приходит «гениальная мысль» – вызвать рвоту, чтобы избавиться от ненавистных калорий. Так я узнаю, что такое булимия.
Булимия пришла в мою жизнь спонтанно, но вполне предсказуемо. Живя одна, я могла хоть каким-то образом регулировать свой вес, голодая после обжорства. Будучи круглосуточно с семьей, голодать не представлялось возможным, а толстеть мне очень не хотелось. Теперь компульсивное переедание преследовало меня в обнимку с булимией.
Всю поездку я ужасно стеснялась своего тела в купальнике и коротких шортах, поэтому ходила мрачнее тучи. Ни о каком отдыхе не могло быть и речи, все мои мысли занимали бесконечные сравнения себя с окружающими, особенно сестрой. Родители пытались меня растормошить, но я была непреклонна: настоящая царевна-несмеяна изо льда. Казалось, что внутри меня все замерзло – ни одна эмоция не могла пробиться наружу. Мне было грустно и холодно внутри. Я всеми силами пыталась скрыть свои чувства, а в особенности – свои нездоровые отношения с едой. Мне хотелось домой, я постоянно об этом думала и в конце концов настолько свыклась с мыслью «хочу домой», что она просто непрестанно пульсировала в моей голове фоном, неосознанно.
В остальном все идет неплохо, и никто ничего не подозревает. Однажды вечером мы идем на ужин в грузинский ресторан. Шашлык, красное вино, музыка и танцы. Все в лучших традициях удачного сочинского вечера. Я накладываю себе сочную баранину, нежнейшую свинину, овощи свежие, овощи на гриле, лаваш. Пробую разные соусы. Наслаждаюсь вечером. Пока кто-то не шутит: «Куда ж ты столько мяса ешь!» Одна неосторожно брошенная фраза – и мой вечер испорчен. Я уже не хочу есть. Пью вино. Разговор продолжается, мне говорят, что это все шутки и вообще все хотят мне только добра. Мне советуют брать пример с сестры, вот какая она молодец! Стройная, спортивная, веселая! Почему я не могу быть такой? У меня на глаза наворачиваются слезы. Я чувствую себя не оправдавшей надежды, чувствую себя недостаточно красивой, недостаточно худой. Я встаю и ухожу в туалет. Два пальца в рот, и я поспешно избавляюсь от всего съеденного. По лицу текут слезы. Мне стыдно, мне жалко себя, я злюсь на весь мир. Но надо взять себя в руки, умыться и вернуться к семье.
Я возвращаюсь, когда начинаются танцы. Меньше всего мне хочется танцевать. Услышав музыку, сестра начинает задорно пританцовывать на месте, потом вскакивает и с хохотом тянет за собой бойфренда. Он не сопротивляется, смотрит на нее влюбленными глазами, и они уходят на танцпол. Мама с папой смеются и тоже встают. У всех чудесное настроение, все расслабленно танцуют и улыбаются друг другу. Я остаюсь сидеть на месте. Я уже не могу беззаботно танцевать. Я не могу делать вид, что мне весело. Я чувствую себя чужой на этом празднике жизни, как будто я недостойна того, чтобы веселиться, несмотря ни на что. Я грустно пью вино и изо всех сил стараюсь не расплакаться.
Первыми возвращаются родители. Они начинают свою волынку о том, почему я не улыбаюсь. Почему я не радуюсь. Почему не могу просто веселиться, как сестра. «Что с тобой не так?» – читается в их глазах. Я не могу объяснить. Они решают, что я слишком серьезно отношусь ко всему, бросают что-то из разряда «ты слишком заморачиваешься» и наконец оставляют меня в покое. Мне обидно уже не только от всего сказанного, но и от безразличия. Им все равно, почему «я просто слишком заморачиваюсь». Они не понимают и даже не пытаются понять, списывая все на особенности моего характера. Мне вновь становится очень одиноко от чувства своей ненужности и ущербности в этой веселой и прекрасной семье. Я чувствую, что не могу оправдывать их ожидания, не могу быть той беззаботной и заводной девочкой, которых они хотят видеть в своих дочерях.
Под конец вечера, вернувшись в свой номер, я снова плачу и ем, на этот раз, чтобы хоть немного подавить тревогу, ведь других средств для восстановления спокойствия у меня нет. На следующее утро все возвращается на круги своя, а я продолжаю свой изнурительный бег по кругу, задыхаясь от изматывающего меня изнутри стресса.
То лето было достаточно насыщенным, и помимо отдыха с родителями мне предстоял еще отдых с подругой на Кипре и путешествие в Бельгию на курсы голландского языка и культуры. Это были две совершенно разные поездки. Бельгия запомнилась мне ароматными теплыми вафлями, велосипедами и бесконечным чувством стыда, а Кипр – жарой, отсутствием аппетита и… отсутствием стыда.