Против всех
Шрифт:
— Извини, Лёнчик, поинтересуюсь… Из этого пятерика скоко ребятам причитается?
— Это твой гонорар. Им второй пятерик.
Глаза Говноеда любознательно сверкнули.
— А если мне всю десятку? С пацанами я договорюсь полюбовно. А, Лёнчик?
— Возражений нет, — сказал Лопух. — Но чтобы без осечки.
— Ты что, Леня, не знаешь меня, что ли. — Говноед оживился необычайно. Махнул рукой Гришане, тот подлетел сразу с двумя кружками.
Посидели с часок — до подходящего времени. Миша успел проголодаться и съел большую порцию мясного салага. Также принял дополнительный стакан водяры. Лопух
Около двух ночи сели в «жигуленок» и через десять минут подкатили к приказной избе. Никого по дороге не встретили, никто за ними не увязался.
В продолговатом одноэтажном здании — бывший городской морг — светилось три окна, дверь такая же, как в бетонном противоатомном бункере, снабженная электронным пультом и смотровой телекамерой. Говноед нажал какую-то кнопку, и откуда-то сверху раздался сиплый голос:
— Никак Мишаня Гринев? Тебе чего, парень?
— Открывай, калым есть.
— С тобой кто?
Говноед подтолкнул Леню ближе к свету, чтобы сторожа его разглядели.
— Ага, видим, ладно… Почему так срочно? До утра нельзя потерпеть?
— Значит, нельзя, — обиделся Говноед. — За дурака-то меня не держите.
— О какой сумме речь?
— Мало не покажется… Открывай, Джека, засранец, пока патруль не наскочил.
Щелкнул замок, Мишаня толкнул дверь. Закрылась она за ними автоматически. Джека и Янтарь — два федулинских шакала — встретили их настороженно. Стояли по разным углам просторного холла, у Янтаря на всякий случай в руках пушка.
— Есть инструкция, — пробурчал он недовольно. — Чего приперлись среди ночи?
— Не зуди, — благодушно отозвался Говноед. — Поставь на предохранитель. Пальнешь невзначай, потом сам пожалеешь.
— Не пожалею, — сказал Янтарь, но пистолет опустил. Гости расселись на стульях, Мишаня задымил.
— Не дурите, хлопцы. Что вы как неродные… Лёнчик, у тебя бабки с собой?
Лопух, которому обстановка не очень нравилась, молча достал из сумки пластиковый пакет со светящейся внутри зеленой прелестью. На этот свет Джека с Янтарем подтянулись, как два любопытных зверька.
— Сколько там? — спросил Янтарь.
— Пять кусков.
— И чего надо? — это уже Джека.
Говноед открыл было рот, чтобы объяснить, но Лопух поднял два пальца, остановил. Заговорил сам:
— Вы что, мужики? Перебрали, что ли? Мы вам наличняк принесли, причем отмытый, а вы пушкой размахиваете. Даже немного обидно.
— Чего надо, говори, — поторопил Янтарь. — У нас проверки каждый час.
— Сущий пустяк, — сказал Лопух. — Моему хозяину список нужен, кто у вас сегодня сидит. Всех клиентов подряд.
— За это пять кусков? — не поверил Янтарь.
Джека горячо затараторил, не отводя глаз от пакета с деньгами.
— Ты чего, Ярый? Какое наше дело. Это их проблемы. Нужно, значит, нужно. Подумаешь, список. За такие бабки я десять списков нарублю. Какой от этого вред?
— Никто же не узнает, — добавил Лопух.
— Все-таки — зачем? — не унимался Янтарь. — Просто для кругозора любопытно.
Его любопытству положил предел Говноед. За разговором, да на долларовый манок сторожа подвинулись уже вплотную, поэтому ему ничего не стоило ухватить Янтаря за руку с пистолетом и дернуть
Лопух убрал в карман пакет с долларами.
— Круто, — одобрил он поступок Говоноеда. — Дает же Господь людям талант.
— Дак сами виноваты, — оправдывался Мишаня. — Чего выдрючиваться? Мы же по-хорошему с ними.
— Полюбовно, — вспомнил Лопух.
Пошли искать Аню, забрав ключи у Янтаря. Камеры располагались в подвале — с десяток дверей. Когда позажигали свет, за некоторыми началось слабое шевеление. Потыкались наугад, открыли первую попавшуюся. Обыкновенные нары, забитые то ли спящими, то ли уже отмучившимися постояльцами. Запах крови, кала и мочи, густой, как дымовая завеса. Из темного угла выглянула баба-цыганка, в монистах, закутанная в пеструю шаль. Пришлая: ни Лопух, ни Говноед ее раньше в Федулинске не встречали. Леня догадался, кто такая.
— Привет, мальчики, — весело поздоровалась цыганка. — За Анютой пришли?
— Ага, — сказал Говноед.
— Пойдем покажу.
Следом за цыганкой, двигающейся легко, упруго, поднялись на второй этаж, шли впотьмах: не хотели лишним светом привлекать внимание. Цыганка, похоже, видела в ночи, как под солнцем: гуляла, как по собственному дому. Привела в комнату с незапертой дверью, щелкнула выключателем — зажегся торшер на полу. Девушка лежала на узкой железной кровати, на матрасе, голая и безмятежная. Говноед сразу оценил ее внешность. Почмокал губами.
— Я бы тоже не отказался, а, Лёнчик?
Цыганка сняла с себя шаль, накинула на девушку. Лопух нагнулся, потрогал у нее пульс на шее.
— Живая.
Завернули бедняжку в шаль и в теплую, на цигейке, куртку Лопуха.
— Дотащишь? — спросил он у Говноеда. Тот молча вскинул невесомый груз на плечо.
Из приказа вышли благополучно — и на улице пусто. Положили девушку на заднее сиденье «жигуленка». За все время Аня не шевельнулась и ни звука не издала. Но живая. Лопух в таких вещах давно не ошибался.
Говноед уселся на переднее сиденье рядом с Лопухом, цыганка юркнула к Ане, потеснила ее.
— Ты разве с нами? — без удивления спросил Лопух.
— Дорогу покажу. Чтобы вам не плутать.
— А ты кто? — проявил недоверие Говноед. — Не из подставных?
— Не нервничай, мальчик, прыщи заведутся.
В центре Федулинска улицы прямые, как в Нью-Йорке, но на окраине черт ногу сломит. Опять же — все фонари перебиты еще при мэре Масюте. Местные власти год за годом обещали прибавить электричества в городе, но ни Масюта, ни тем более Монастырский слова не сдержали. На сегодняшний день этот вопрос и вовсе потерял актуальность: людишки, добивающие век на окраине, предпочитали околевать в темноте: даже днем редко выползали из нор, разве что на обязательную прививку.