Против всех

Афанасьев Анатолий Владимирович

Один раз все же нарвались на патруль. Пришлось Мишане козырнуть гвардейской ксивой. Вдобавок кто-то из патруля узнал и его и Лопуха в лицо. Радостно заржал:

— Бабье в расход везете, пацаны?

— Не твое дело, — буркнул Говноед. Он, конечно, злился: окончательно засветились. А ночью из города не уйдешь. Братва на внешних постах бьет по незарегистрированной на выезд машине без предупреждения из чего попало вплоть до противотанковых орудий. От скуки рады любой мишени.

Подъехали к заброшенному общественному туалету. Мышкин пропустил всех внутрь, одного за другим. Про этого человека Егор, когда инструктировал Лопуха, сказал лишь одно: подчиняйся ему беспрекословно. Едва взглянув на бельмастого,

приземистого, пожилого крепыша, Лопух определил: из старорежимных, но сучок крепкий. Такого с земли сковырнуть — нелегкая задача.

Говноед дичился, не понимал, куда попал. Положил Аню на кровать (Мышкин распорядился), отошел к стене, сел на стул. Никого не спрашивая, сунул в пасть сигарету. Он слегка притомился и ждал, когда Лёнчик отдаст ему башли.

Мышкин приоткрыл Ане веки, зачем-то подул в нос. Потом достал с полки одноразовый шприц (давно их в Федулинске никто не видел), наполнил доверху голубой костью из хрустального пузырька без всякой этикетки и уколол девушку в вену, быстро и точно. «Может, врач?» — подумал Лопух.

Не прошло минуты, как Аня открыла глаза. Ландышевым светом заполыхал в них ужас. Над ней склонилась цыганка.

— Не бойся, — улыбнулась девушке. — Все плохое позади. Ты теперь у друзей.

— Хочу умереть, — пролепетала Аня. — Зачем вы меня мучаете? Убейте меня.

— Не надо умирать, — сказал Мышкин. — Тебя Егорка ждет.

Анечка его не услышала, опять мгновенно отключилась.

— Что с ней? — спросил Мышкин у Розы Васильевны.

— Наркотическая кома. Ничего, оклемается. Над ней хорошо потрудились, но девка молодая, справится. Она внутри чистая…

Мышкин внезапно резко обернулся к Лопуху:

— Этого зачем привел? Куда его теперь?

— Не волнуйся, хозяин. Мишаня не продаст. У него с ними свои счеты. Они его Говноедом прозвали.

— А он не Говноед?

— Я сейчас встану, — подал голос Мишаня, — и так тебе врежу, дед, из ушей повытекает. Тогда поймешь, кто есть кто.

— Грозный, — Мышкин подмигнул Лопуху. — Ладно, перекантуемся до утра, там все равно уходить. Тебя вроде Леонидом кличут?

— А то вы не знаете? — ответил Лопух.

Часть пятая

Глава 1

По факсу доктор получил депешу, что в «Медиум-банк», где у него был открыт счет, прибыл ценный груз из Мюнхена на его имя. Генрих Узимович не усомнился в достоверности сообщения. Не он один, все мало-мальски значительные люди Федулинска — бизнесмены, брокеры, бандюки — заключали сделки и вели дела исключительно через столичные кредитные организации. В местном «Альтаире» — банке, хиреющем на глазах, хранили свои скудные гробовые сбережения лишь безголовые федулинские граждане да еще, естественно, подведомственные Монастырскому службы, вроде жилищных стройконтор и коммерческих магазинов; Гека Андреевич в тесной компании не раз уже бахвалился, что весь капитал давно слил за кордон и вот-вот, по примеру юного экс-премьера Кириенки, объявит сам себе загадочный дефолт.

Заинтриговало другое. Всего неделю назад он провернул очень выгодную валютную спекуляцию, поставил в известность немецких коллег и в ближайшее время не ожидал оттуда никаких важных поступлений. Что бы это могло быть? «Медиум» просил немедленной визы на грузе, письменного подтверждения в получении. Это тоже необычно. Уж не бомбу ли — ха-ха! — ему прислали, которая тикает на весь дом и того гляди взорвется? Звонить бесполезно, по телефону о таких вещах говорить не будут. Дурной тон. Всем известно, каждый междугородный телефонный разговор регистрируется сразу в трех местах.

Полдня ломал себе голову, потом позвонил Хакасскому и сообщил, что вынужден отлучиться, возможно, до завтрашнего утра.

Разумеется, ему не нужно столько времени, чтобы уладить вопрос с банком, но он решил, что раз уж выпала оказия, не грех оттянуться в арбатском шалмане «Невинные малютки». Среди этих малюток была одна, Галочка-Пропеллер, которая второй год при каждой встрече доставляла ему поистине райское наслаждение. Молоденькая хохлушка из Мелитополя, прибывшая в Москву за нелегким женским счастьем, седьмым чувством угадала все его сокровенные желания и выполняла их беспрекословно и на самом высоком уровне. Честно говоря, федулинская манекенщица Натали, нынешняя пассия Шульца-Степанкова, в сексуальном отношении в подметки не годилась своей московской товарке — дерзкая, упрямая, вечно чем-то недовольная. Что в ней единственно и было доброго, так это ее сиськи, не вмещающиеся в обе руки, и роковые, вспыхивающие зелеными изумрудами глаза. Нет, чего Бога гневить, Натали доктор тоже любил, не зря отдал ей Андрея Первозванного, но душевно больше тянулся к хохлушке Галочке, в чьих нежных ручонках обычная двухвостая плеточка превращалась в орудие мучительной, сладостной, незабываемой пытки. Только с ней, с синеглазой шалуньей, у постаревшего Генриха Узимовича, бывало, случалось по два оргазма одномоментно. Он не раз уговаривал Галочку переехать в Федулинск, сулил трехкомнатное гнездышко (в городе полно освободившейся жилплощади), богатый пансион и прочее, но тут любезный Галчонок делался почему-то неуступчив. Девочка ему не доверяла до конца, хотя признавалась в горячем взаимном чувстве. Опасалась, что в Федулинске, когда будет постоянно под рукой, быстро ему прискучит — и куда ей тогда деваться? Все-таки такой престижной работой и таким положением, как в «Невинных малютках», умные девушки не разбрасываются. Хакасский, как всегда, выразил недовольство:

— Прямо вам, дорогой Шульц, дома не сидится. Как будто у вас в заднице юла. Зачем вам в Москву, объясните, зачем?

И как всегда, Генрих Узимович всерьез обиделся:

— Вы тут в России никак с крепостным правом не расстанетесь. Кажется, в контракте нет такого пункта, чтобы я сидел, как заключенный?

— В контракте нет, — хохотнул в трубку Хакасский. — Но поймите мое беспокойство. На вас все держится. Вы главный специалист по зомбированию. Если с вами что-то случится…

— Это что, угроза? — зловеще перебил Шульц.

— Господь с вами, дорогой доктор! Езжайте куда хотите. Но вы же никогда охрану не берете. Возьмите хотя бы парочку моих сорванцов.

— Не нуждаюсь, — с достоинством ответил Генрих Узимович. — Себя получше охраняйте. У меня врагов нет. На доброго, пожилого человека, полагаю, даже у русского хама рука не поднимется.

— Вот в этом я не уверен…

Шульц-Степанков выехал из Федулинска во второй половине дня. За баранкой основательного «ситроена» сидел его личный водитель Жорик Пупков. Местный хлопец, урожденный в неполноценной семье пьяницы-славянина, он внешностью поразительно напоминал истинного арийца — высокий, русоволосый, кареглазый и тупорылый. Хоть завтра выдвигай в депутаты бундестага. Отношения у них сложились доверительные, хотя за все время доктор, как ни старался, ни разу не добился от Жорика связной, внятной речи. Но тут уж, видно, генезис, его не переделаешь.

По осеннему морозцу выскочили на Ярославское шоссе. Ближе к Москве угодили в гигантскую пробку. Где-то далеко впереди произошла авария, по цепочке водители передавали: шесть трупов, есть раненые, По проблема не в этом. Пробка образовалась потому, что чудом уцелевший водитель «мерса» погнался за чудом уцелевшим хозяином «жигуленка», и оба куда-то сгинули. Разбитые машины с трупами и без ключей не могли откатить на обочину (инструкция!), пока кто-нибудь из оставшихся в живых не подпишет гаишный протокол.