Против всех
Шрифт:
— Что я говорил, — обрадовался Егор. — Самая элита. Только мы с тобой здесь по недоразумению. Ты согласна?
— Да.
— Ты хоть, как меня зовут, помнишь? Ведь ни разу не назвала по имени. Может, не узнала?
— Я не сумасшедшая.
— И кто я такой?
— Мой бывший жених.
На спокойном лице ни смущения, ни волнения, но Егор встрепенулся: какая длинная речь! У него эти ее «да», «нет» уже в ушах навязли, как затычки. На радостях осушил бокал вина.
— Почему же бывший? Не только бывший, но и нынешний. Всегдашний. Хочешь, завтра подадим заявление? Вообще-то, спешить некуда. Можно подождать немного. Давай послезавтра, а?
Хотел
— Не издевайся надо мной, пожалуйста.
У него аж сердце осело.
На сцене начались приготовления к стриптизу, поставили гимнастические стойки с разными приспособлениями, выдвинули несколько высоких пуфиков и узкую кушетку.
— Голых баб хочешь посмотреть? — спросил Егор.
— Нет.
— Тогда посиди минутку, я наверх сбегаю.
— Да.
Он поднялся в номер, надел куртку, для Анечки прихватил теплый плащ, подбитый мехом. Решил ее прогулять по Москве. Из дверей зала понаблюдал за ней. Анечка сидела за столом прямо и неподвижно, за пять минут не сделала ни одного движения. К ней подходил Володя-официант, о чем-то спрашивал, она что-то ответила, не поворачивая головы.
Егор перехватил официанта по дороге на кухню.
— Володя, о чем говорили?
— С вашей дамой?
— Да.
— Предложил мороженое, ананасовое. Она отказалась.
— И все?
Вышколенный официант изобразил удивление:
— О чем вы, Егор Петрович?
— Ладно, отбой.
Вывел Аню на улицу. Она держала его за руку, уставившись себе под ноги, словно боялась споткнуться.
Вечер стоял удивительный, будто слепленный из чистого снега, небесных чернил и электрического разноцветья. Чуть морозный, томительно-свежий. Возле черного БМВ на стоянке околачивался Гена Пескарь, нанятый порученец.
— Тебе чего? — пробурчал Егор, недовольный.
— Да так, был рядом, заскочил, вдруг чего надо. В номер позвонил, там глухо.
— Давай дальше, не темни.
— Да я что, — Гена смущенно улыбался. — Саня Кудрин интересуется. Встреча отменяется или как?
— Опять двадцать пять… Чего по-пустому базарить? Будет нужда — сойдемся. Ты натрепал, что у меня бабки крутые, зря, Генчик. Смотри не промахнись.
Налетчик затрясся, растопырил пальцы.
— Падлой буду, Егор. Про бабки речи не было. Что ты номерной, да, предупредил, а как иначе? Я на него ишачу. Ты сегодня здесь, завтра тебя нету. С Саней мы третий год масть держим. Причем место бойкое, обустроенное. Всякие охотники лезут, как на мед. Ты учти тоже Санины опасения.
— Я проездом в Москве, — успокоил Егор. — Скажи лучше, Гена, ты джентльмен или кто?
— Ну, допустим, — удивился налетчик резкому крену в разговоре. — Чего это меняет?
— Ничего не меняет. Но как-то неучтиво. Я вышел с девушкой на прогулку. Может быть, у нас какие-то свои планы, и вдруг ты появляешься без предупреждения. Так и заикой недолго остаться.
— Понял, извини! — Налетчик расплылся в сладострастной ухмылке, отступил на шаг и канул в темноту, как привидение.
Во все время разговора Анечка стояла неподвижно, будто задремала, но руку Егора держала крепко. Тепло ее маленькой ладошки кружило ему голову.
Он привез ее на Воробьевы горы, чтобы показать ночную Москву с высоты птичьего полета. В двенадцатом часу на смотровой площадке было многолюдно, шумно, будто на свадьбе. Однако, как во всяком нынешнем чумовом веселье, чуткое ухо легко угадывало звуки истерики. Много накуренной, полупьяной молодежи, группки
Егор засмотрелся на освещенные купола храма, утонувшего в глубине набережной, и ему почудилось, что все вокруг мираж. Это смутное ощущение возникало у него не в первый раз и оставляло в душе горький осадок. Они стояли у парапета, внизу переливался, светился огнями великий город, и оттуда, снизу, из призрачного волшебного мерцания вместе с ледяными порывами ветра изредка доносились словно глубокие, тяжелые стоны — разве это тоже не сон?
Анечка жалась к нему, как собачонка, боящаяся потерять хозяина.
— Погляди, — он провел рукой над городом. — Какая сказка… Тебе нравится?
— Мне страшно, — прошептала она. — Отвези меня, пожалуйста, домой.
Если бы он знал, что она имела в виду. Где теперь ее дом? И где его дом? В маминой квартире, как сказал Мышкин, обосновался один из соратников Рашидова со всем своим кланом: сыновья, братья, наложницы. Чтобы удобнее разместиться, согнали аборигенов с двух этажей, сломали все перекрытия, подняли полы и оборудовали двухэтажные апартаменты с роскошными спальнями, с рабочими кабинетами, напичканными супертехникой, и приемным залом, где при желании можно устраивать балы. Официально все это было зарегистрировано как международная инвестиционная компания «Элингтон-блюз и посредники». Чем непонятнее, тем вернее.
Сквозь ликующую толпу он вывел Анечку к храму, но на дверях висел чугунный замок.
— Жаль, — сказал Егор. — Хотел свечку поставить за матушку. Хотя не знаю, как это делается. А ты верующая, Ань?
Задрожав, она ответила:
— Пожалуйста, не спрашивай.
По липовой аллее, освещенной квадратными фонариками, побрели вверх к университету, хотя, наверное, разумнее было сесть в машину и вернуться в отель, но куда торопиться. Впереди бесконечная ночь, он будет засыпать и просыпаться, каждый раз натыкаясь взглядом на сосредоточенное, строгое, с распахнутыми очами, драгоценное девичье лицо. Тоска выедала ей внутренности, как серая тля. Он опять не удержался, спросил:
— Аня, может, все-таки расскажешь, что они с тобой сделали? Будет лете, когда расскажешь.
— Нет.
— Почему?
— Ничего со мной не делали.
— Как не делали, — изумился Егор. — Они же тебя мучили, пытали, кололи.
— Ну пожалуйста, прошу тебя! Ну не надо!..
— Что — не надо?
— Не надо вспоминать. Умоляю!
Егор пожал плечами, развернулся и повел ее обратно к машине, оставленной у автобусной остановки. Возле БМВ копошилась группа подростков, человек пять. Двое, хохоча, отталкивали друг друга, пытались открыть переднюю дверцу, остальные, сев в кружок на ледяную землю, свинчивали заднее колесо. Сигнализация надрывалась, не умолкая, но за общим шумом вечернего праздника ее почти не было слышно. Егор прислонил Анечку к бетонной тумбе, велел подождать, сам приблизился к машине.