Противостояние. Армагеддон
Шрифт:
— А ты ведь знаешь, что почти каждый вечер идет дождь, — закончил Ральф, уже когда Стью наливал им кофе. — Если она промокнет, она наверняка простудится. А что потом? Воспаление легких, наверное.
— Но что мы-то можем сделать? — спросил у них Стью. — Мы не можем заставить ее вернуться, если она не хочет.
— Нет, — уступил Ральф. — Но у Гарольда есть одна великолепная идея.
Стью перевел глаза на Гарольда.
— Как твои дела, Гарольд? — спросил он.
— Прекрасно. А ты?
— Прекрасно.
— А Фрэн? Ты заботишься о ней?
— Делаю все, что могу. Так в чем
— Ну, смотри. Я понимаю точку зрения Ника. И Глена тоже. Они считают, что Свободная Зона смотрит на Матушку Абагейл как на религиозный символ.
— Что ты имеешь ввиду под религиозным символом?
— Я бы назвал ее земным воплощением заключенного с Богом завета, — сказал Гарольд, и глаза его слегка затуманились. — Как священные коровы в Индии.
— Да, точно, — сказал Стью. — Эти коровы… им ведь разрешают ходить по улицам и устраивать автомобильные пробки, так? Они могут заходить в магазины, а могут и вообще уйти из города.
— Да, — подтвердил Гарольд. — Но большинство коров больны, Стью. Они всегда находятся на грани голода. Некоторые больны туберкулезом. И все потому, что они являются религиозным символом. Люди уверены в том, что Бог о них позаботится, совсем как жители Боулдера уверены в том, что Он позаботится о Матушке Абагейл. Но у меня есть свои сомнения по поводу Бога, который считает, что бедной бессловесной корове можно позволить бродить черт знает где, мучаясь от боли.
Лицо Ральфа на мгновение потемнело, и Стью понял угадал его чувства. Стью и сам почувствовал то же самое, и это позволило ему понять, что значит для него Матушка Абагейл. Он почувствовал, что Гарольд был очень близок к богохульству.
— Но как бы то ни было, — сказал Гарольд резко, оставляя тему индийских священных коров, — мы не можем изменить мнение людей о Матушке Абагейл.
— Не можем и не хотим, — быстро добавил Ральф.
— Правильно! — воскликнул Гарольд. — В конце концов, именно она нас объединила, и не только с помощью радиопередатчика. Моя идея заключается в том, что мы сядем на свои верные мотоциклы и прочешем местность к западу от Боулдера. Если мы не будем слишком удаляться друг от друга, то мы сможем поддерживать связь с помощью радиотелефонов.
Стью кивал. Именно это ему и хотелось сделать весь день. Независимо от священных коров и Бога, было просто неправильно оставлять ее одну. Это не имеет никакого отношения к религии — это просто бездушная черствость.
— А если мы найдем ее, — сказал Гарольд, — мы сможем спросить, не нужно ли ей чего-нибудь.
— Например, чтобы мы подвезли ее до города, — вставил Ральф.
— В крайнем случае, мы разобьем над ней шатер, — сказал Гарольд.
— О'кей, — сказал Стью. — Я думаю, что это чертовски хорошая идея, Гарольд. Позволь только, я оставлю записку для Фрэн.
Но пока он писал записку, у него возникло непреодолимое желание обернуться и посмотреть через плечо на Гарольда, чтобы увидеть, чем занят Гарольд, когда Стью на него не смотрит, и какое выражение застыло в его глазах.
Гарольд вызвался обследовать извивающийся участок дороги между Боулдером и Недерландом, так как именно здесь, по его расчетам, вероятность наткнуться
Теперь, без четверти семь, по пути обратно он решил немного отдохнуть. Радиотелефон, который он повесил на руль «Хонды», слабо потрескивал голосом Ральфа Брентнера. Радиус действия телефонов был не очень велик, а Ральф был где-то на Флэгстаффе.
Потом в телефоне послышался голос Стью. Он звучал громче и ближе. Стью был в парке Чатакуа, всего лишь в четырех милях от местоположения Гарольда.
— Повтори еще раз, Ральф.
Снова раздался голос Ральфа. Похоже, Ральф орал изо всех сил. Может быть, у него случится удар. Прекрасное событие, чтобы закончить день.
— Здесь ее нет. Прежде чем стемнеет, я спускаюсь! Перехожу на прием.
— Гарольд! — раздался голос Стью. — Вызываю Гарольда Лаудера! Ты слышишь, Гарольд?
Гарольд поднялся, подошел к мотоциклу, нажал на телефоне переговорную кнопку и произнес приятным голосом, в котором сквозила необходимая нота обескураженности:
— Я здесь. Я спускался с дороги. Думал, что кто-то лежит в канаве. Но это просто старая куртка. Перехожу на прием.
— О'кей. Почему бы тебе не приехать в Чатакуа, Гарольд? Подождем вместе Ральфа.
Любишь раздавать приказы, жополиз? У меня есть, что тебе ответить. Есть.
— Гарольд, ты слышишь?
— Да, извини, Стью. Я просто витал в облаках. Я могу быть там через пятнадцать минут.
— Ты слышишь нас, Ральф? — завопил Стью так, что Гарольд вздрогнул.
— Оставайся в парке Чатакуа, — голос Ральфа пробивался сквозь густые помехи. — Я еду туда. Отбой.
— Я тоже еду, — сказал Гарольд. — Отбой.
Он выключил радиотелефон, сложил антенну и снова повесил его на руль. На секунду он застыл на «Хонде», не заводя двигатель. На нем была армейская куртка. Теплая подкладка не помешает, когда едешь на мотоцикле на высоте шести тысяч футов, даже если дело происходит в августе. Но куртка служила и для другой цели. В ней было много карманов на молниях, и в одном из них лежал «Смит-Вессон» 38-го калибра. Гарольд достал револьвер и повертел его в руках. Револьвер был заряжен.
Сегодня?
А почему бы и нет?
Он затеял эту поездку потому, что у него мог возникнуть шанс остаться со Стью наедине на достаточно долгий срок. Похоже, такой шанс ему представился. Но у поездки была и еще одна цель.
Он не собирался доезжать до Недерланда, жалкого, маленького городишки, примостившегося рядом с Боулдером и известного только тем, что якобы там однажды останавливалась Патти Херст. Но по мере того, как он ехал все дальше и дальше, что-то изменилось.
Если положить магнит на один конец стола, а кусок металла — на другой, то ничего не произойдет. Но если слегка подталкивать кусок металла к магниту, то в один прекрасный момент он станет продвигаться вперед немного дальше, чем можно было бы ожидать, исходя из силы толчка. Подтолкните его еще пару раз, и равновесие между силой трения и силой притяжения магнита нарушится.