Противостояние. Армагеддон
Шрифт:
— Ты видел доктора?
Последний раз — утром.
— Эм может заразиться, если не будет осторожен, — сказала она. — Но ведь он будет осторожен, правда, Ник?
Ник кивнул и попытался улыбнуться.
— А что с арестованными? Патруль их забрал?
«Нет, — написал Ник. — Хоган очень болен. Я делаю, что могу. Другие хотят, чтобы я их отпустил, пока Хоган не заразит их».
— Но ты же не станешь их выпускать?
«Нет, — написал Ник, а мгновение спустя
Она улыбнулась ему. Ник заметил у нее на шее темные припухлости и усомнился в том, что кризис для нее уже миновал.
— Да. Я, наверное, просплю двенадцать часов подряд. Странно как-то: я сплю, а Джон мертв… Знаешь, в это очень трудно поверить. — Он сжал ее руку. Она болезненно улыбнулась. — Со временем, может быть, появится кто-то другой, ради кого стоит жить. Ты отнес арестованным ужин, Ник?
Ник покачал головой.
— Обязательно надо это сделать. Почему бы тебе не взять машину Джона?
«Я не умею водить, — написал Ник. — Спасибо. Я пройдусь до стоянки грузовиков. Это недалеко. Зайду к вам утром».
— Да, — сказала она. — Прекрасно.
Он поднялся и сурово указал на чашку с чаем.
— До капли, — пообещала она.
От нее он отправился прямо на стоянку грузовиков. На окне висела табличка ЗАКРЫТО. Никто не откликнулся на стук. Он подумал, что в таких обстоятельствах у него есть право войти в помещение силой — в копилке шерифа хватит денег, чтобы оплатить ущерб.
Он разбил дверное стекло над замком и отпер входную дверь. Помещение казалось призрачным даже со включенным светом: музыкальный автомат был темен и мертв, никого не было перед столом с видеоиграми, гриль был закрыт.
Ник зажарил несколько гамбургеров на газовой плите и положил их в мешок. К этому он добавил бутылку молока и половину яблочного пирога. Потом он пошел обратно в тюрьму, оставив на прилавке записку о том, кто вторгся в помещение и с какой целью это было сделано.
Винс Хоган был мертв. Он лежал на полу своей камеры в окружении тающего льда и сырых полотенец. Перед смертью он расцарапал себе шею, словно сопротивляясь какому-то невидимому душителю. Кончики пальцев его были окровавлены. Над ним кружились мухи.
— Ну, а теперь ты нас выпустишь? — спросил Майк Чайлдрес. — Он умер. Ну что, чушка херова, ты доволен? Насладился местью? Теперь и он заболел. — Он указал на Билли Уорнера.
Билли был в ужасе. На шее и на щеках у него выступили чахоточные красные пятна. Рукав его рубашки, которым он постоянно утирал нос, был весь в соплях.
— Это неправда! — истерично закричал он. — Неправда, неправда, гнусная ложь! Это не… — Неожиданно он начал чихать, согнувшись пополам и исторгая из себя слюну и слизь.
— Видишь? — спросил Майк. — Ну что? Доволен, херова полоумная чушка? Выпусти меня! Можешь оставить его, если тебе так хочется, но выпусти меня. Это же убийство, настоящее хладнокровное убийство — вот что это такое!
Ник подождал, пока он не устанет, а потом пропихнул еду в щели под дверями камер с помощью щетки. Билли Уорнер кинул на него тупой взгляд и начал есть.
Майк разбил свой стакан молока о решетку. Два своих гамбургера он расплющил о покрытую надписями с рисунками заднюю стену камеры. Один из них прилип к стене в окружении брызг горчицы, кетчупа и приправы, гротескно напоминая картину Джексона Поллока. Он растоптал свой кусок яблочного пирога. Во все стороны полетели кусочки яблока. Пластиковая тарелочка треснула.
— У меня голодовка! — завопил он. — Я отказываюсь от еды! Скорее ты съешь мой член, чем я съем что-нибудь из твоих подачек, понял, глухонемая жопа? Ты у меня…
Ник отвернулся, и немедленно воцарилась тишина. Он вернулся в кабинет, чувствуя себя испуганным и не зная, что делать. Если бы он умел водить, он бы их сам отвез в Кэмден. Но водить он не умеет. А надо ведь еще подумать и о Винсе. Нельзя же оставить его лежать на полу на поживу мухам.
В кабинете было еще две двери. За одной оказался встроенный шкаф для одежды, а за другой — ведущая вниз лестница. Внизу оказалась что-то среднее между подвалом и складом. Там было прохладно. Этого достаточно — по крайней мере, на какое-то время.
Он попытался поднять тело. Исходивший от трупа тошнотворный запах чуть не вывернул его желудок наизнанку. Винс оказался для него слишком тяжел. Тогда он взял его под руки и вытащил из камеры. Голова Винса запрокинулась и словно бы просила Ника о том, чтобы он был поосторожнее.
На то, чтобы оттащить тяжелое тело Винса в подвал, потребовалось десять минут. Ник уложил его на бетонный пол и накрыл взятым из камеры армейским одеялом.
Потом он попытался уснуть, но удалось ему это лишь под утро, когда двадцать третье июня уже сменилось двадцать четвертым. Сны его были очень явственными и иногда пугали его. Все чаще и чаще последнее время содержание их оказывалось зловещим и имевшим какой-то тайный, скрытый смысл. Во сне у него возникало ощущение, что нормальный мир потихоньку превращается в то место, где грудных детей приносят в жертву за закрытыми ставнями, и огромные черные механизмы с грохотом работают в запертых подвальных помещениях.
И, разумеется, был еще и личный страх — страх того, что однажды и сам он проснется больным.
Спал он мало. Последний приснившийся ему сон он уже видел недавно: поле кукурузы, теплый запах растений, ощущение того, что что-то — или кто-то — очень доброе и надежное уже близко. Ощущение дома. И это ощущение уступает место ледяному ужасу, когда он понимает, что кто-то следит за ним из кукурузных зарослей. Он проснулся в поту. Он поставил кофе и пошел проверить двух своих подопечных.
Майк Чайлдрес был в слезах. За спиной у него гамбургер по-прежнему висел, прилипнув к стене.
— Теперь-то ты доволен? Я тоже заразился. Разве ты не этого хотел? Разве это не месть? Послушай, я дышу, как паровоз на подъеме!
Но Ника в первую очередь интересовал Билли Уорнер, в бессознательном состоянии лежавший на своей койке. Шея его распухла и почернела. Грудь его судорожно вздымалась.
Ник выбежал из тюрьмы и заспешил к дому Бейкеров. Он нажал кнопку звонка. Через краткий промежуток времени, который, казалось ему, длился целый час, Джейн открыла дверь. Лицо ее вновь было покрыто лихорадочным потом. Она не бредила, но говорила медленно и нечетко. Губы ее распухли.