Противостояние. Том II
Шрифт:
Путь был долгим, и он почти сразу потерял всякое представление о времени, на ощупь пробираясь от одной машины к другой. Один раз его рука наткнулась на что-то мокрое и неприятно мягкое, и сразу же его окатила омерзительная волна вонючих испарений. Но даже тогда он не испугался. Время от времени он видел красные глаза впереди, манившие за собой и указывавшие ему дорогу.
Через какое-то время он уловил в воздухе непривычную свежесть и прибавил ходу, один раз даже потерял равновесие в спешке и, соскользнув с капота одной машины, больно стукнулся головой о бампер другой. Вскоре после этого он задрал голову и снова увидел звезды,
Его стражи исчезли. Но Мусорщик упал на колени и стал бормотать долгую бессвязную молитву благодарности. Он увидел силу темного человека в действии, и увидел вполне наглядно.
Несмотря на все им пережитое начиная со вчерашнего утра, когда он увидел прихорашивающегося перед зеркалом Малыша в комнате мотеля в Голдене, Мусорщик был слишком возбужден, чтобы лечь спать. Вместо этого он пошел вперед, удаляясь от туннеля. Западные ряды на выходе из туннеля были по-прежнему забиты машинами, но меньше чем через две мили их поток поредел, и дорога стала вполне сносной. А по другую сторону средней полосы, в восточных рядах поток машин, ожидавших когда-то возможности въехать в туннель, растянулся до беспредельности.
К полудню он начал спускаться с Вейл-Пасса в сам Вейл, минуя кооперативные постройки и частные домики. Теперь усталость буквально валила его с ног. Он подошел к первому попавшемуся домику, разбил стекло на двери, открыл замок и отыскал кровать. Это было последнее, что он запомнил, проваливаясь в глубокий сон до раннего утра следующего дня.
Притягательность религиозной мании заключается в том, что в ее силах объяснить все. Как только Бога (или дьявола) принимают за первопричину всего происходящего в тленном мире, ничего уже не остается на волю случая… и лишаются смысла попытки что-либо изменить. Стоит лишь произнести магические фразы вроде «нам не дано знать…» или «неисповедимы пути Его…», и логику можно радостно отшвырнуть прочь. Религиозная мания — один из немногих безошибочных способов стойко переносить любые мировые катаклизмы, поскольку она полностью исключает чистую случайность. Для настоящего религиозного маньяка все исполнено высшего смысла.
Не исключено, что именно по этой причине Мусорщик почти двадцать минут беседовал с вороной на дороге западнее Вейла, будучи убежден, что она — или посланница темного человека… или темный человек собственной персоной. Ворона молча выслушивала его, сидя на телеграфном проводе, и не улетала, пока ей не надоело или пока она не проголодалась… а может, пока излияние благодарности и обещание Мусорщика быть послушным не были завершены.
Он раздобыл новый велосипед около Гранд-Джанкшена и 25 июля уже катил через западную Юту по шоссе 4, которое соединяло восточный конец I-89 с ведущим на юго-запад грандиозным шоссе I-15, протянувшимся от северной окраины Солт-Лейк-Сити аж до Сан-Бернардино, штат Калифорния. И когда переднее колесо его нового велика вдруг решило расстаться с остальной частью машины и самостоятельно покатилось в пустыню, Мусорщик перелетел через руль и с такой силой шмякнулся головой об асфальт, что, казалось, неминуемо должен был раскроить себе череп (он выжимал в этот момент сорок миль в час, без шлема). Однако меньше чем через пять минут он сумел подняться на ноги, хотя кровь струилась по его лицу из полдюжины ссадин и порезов, сумел исполнить маленький дергающийся танец и сумел даже прохрипеть:
Нет ничего лучше для сломленного духа и треснутого черепа, чем хорошая доза заклинания «Да-пребудет-воля-Твоя».
7 августа Ллойд Хенрид вошел в комнату, куда днем раньше был водворен в полубредовом состоянии иссохший под солнцем пустыни Мусорщик. Комната на тринадцатом этаже «Гранд-отеля» была чудесная. Там стояла круглая кровать с шелковыми простынями, а к потолку было прикреплено зеркало размером, похоже, не меньше самой кровати.
Мусорщик взглянул на Ллойда.
— Как себя чувствуешь, Мусор? — спросил тот.
— Хорошо, — сказал Мусорщик. — Лучше.
— Немного еды, питья и отдыха — вот и все, что тебе было нужно, — кивнул Ллойд. — Я тут принес тебе чистой одежонки. Размер пришлось подбирать наугад.
— Отличная одежда, — беря протянутые джинсы и рубаху, сказал Мусорщик. Никогда в жизни он не был способен запомнить свой размер.
— Когда оденешься, спускайся вниз завтракать, — предложил Ллойд чуть ли не почтительным тоном. — Большинство из нас едят в буфете.
— Ладно. Обязательно.
Из буфета раздавался гул разговоров, и он застыл за углом, охваченный неожиданным приступом страха. Они уставятся на него, когда он войдет. Они посмотрят и станут смеяться. Кто-то начнет хихикать в глубине комнаты, к нему присоединятся другие, а потом все разразятся хохотом и будут тыкать в него пальцами.
«Эй, прячьте спички, Мусорщик идет!»
«Эй, Мусор! Что сказала старуха Семпл, когда ты спалил ее пенсионный чек?»
«Все еще ссышь в постель, Мусорок?»
Его прошиб пот, и он почувствовал себя грязным, хотя принял душ, когда ушел Ллойд. Он вспомнил свое лицо в зеркале ванной комнаты, все покрытое незажившими ссадинами, свое слишком тощее тело, свои глаза, слишком маленькие для огромных впадин-глазниц. Да, они будут смеяться. Он прислушался к гулу голосов, звяканью приборов и подумал, что ему лучше куда-нибудь спрятаться.
Потом он вспомнил, как волк, так ласково ухватив его за руку, повел его прочь от металлического гроба Малыша, и тут Мусорщик расправил плечи и вошел в буфет.
Несколько человек мельком взглянули на него, а потом вернулись к своим разговорам и еде. Ллойд, сидевший за большим столом посредине комнаты, помахал ему рукой. Мусорщик пробрался между столиками, минуя потухшее электронное табло для игровых ставок. За столом сидели еще трое, все они ели яичницу с ветчиной.
— Бери себе сам, — сказал Ллойд. — Тут у нас вроде как самообслуга.
Мусорщик взял поднос и поставил на него тарелки. Человек за стойкой, одетый в грязный белый поварской халат, наблюдал за ним.
— А вы, наверное, мистер Хорган? — робко спросил Мусорщик.
Хорган ухмыльнулся, обнажив редкие зубы.
— Ага, только вряд ли у нас что-нибудь выйдет, если ты будешь меня так звать, парень. Зови меня Беляк. Как тебе, полегчало чуток? Когда ты только пришел, видик у тебя был тот еще.
— Намного лучше.
— Попробуй тех яиц. Бери все, что на тебя смотрит. Хотя жареный картофель я бы тебе не советовал. Он тут у них не первой свежести, уже весь сморщился. Хорошо, что ты с нами, парень.