Противостояние. Том II
Шрифт:
— Не жди его завтра, — сказал Глен.
— Не буду. Но как насчет мая месяца?
— Возможно, — тихо произнес Глен. — Да, вполне возможно.
— И что, по-твоему, случится с нами?
Глен не стал тратить слов. Указательным пальцем он сделал красноречивый жест — словно нажимал на курок, а потом торопливо допил остатки вина.
— Ага, — сказал Стю. — Так давай же начнем собирать нашу кучу. Излагай.
Глен прикрыл глаза. Лучи раннего солнца коснулись его морщинистых щек и лба.
— Ладно, — сказал он. — Значит, так, Стю. Первое: надо воссоздать Америку. Маленькую Америку. Всеми честными и обманными путями. Первым делом — государственную структуру и правительство. Если начнем сейчас, сможем сформировать такое правительство, которое нам нужно. Если дождемся, пока население
— Валяй.
— Первое: зачитать и принять Декларацию независимости. Второе: зачитать и принять конституцию. Третье: зачитать и принять билль о правах. Принимать все путем открытого голосования.
— Господи, Глен, да ведь мы же все американцы…
— Вот тут-то ты ошибаешься, — сказал Глен, раскрыв запавшие и покрасневшие глаза. — Мы — горстка уцелевших без всякого руководства. Мы разношерстное сборище из разных возрастных, религиозных, классовых и расовых групп. Правительство — это идея, Стю. Идея, и только, если отбросить всю шелуху бюрократии и прочее дерьмо. Скажу больше: это внушение, всего лишь тропинка памяти, проложенная в наших мозгах. Сейчас мы движемся по инерции. Большинство этих людей все еще верит в выборное правительство — Республику, в то, что они считают демократией. Но инерция никогда не длится долго. Вскоре у них начнется варварская реакция: президент мертв, Пентагон сдается внаем, никто ничего не обсуждает ни в конгрессе, ни в сенате, кроме, быть может, тараканов и термитов. Очень скоро наши люди проснутся и окажутся перед тем фактом, что вся старая система исчезла и что они могут воссоздать общество по любому древнему подобию, какому только пожелают. Мы же хотим — нам необходима — поймать их прежде, чем они проснутся и сотворят что-то поганое. — Он предостерегающе выставил палец. — Если кто-то на собрании 18 августа встанет и предложит, чтобы Матушке Абагейл была предоставлена вся полнота власти, а тебя, меня и этого парня, Андроса, сделать ее советниками, люди примут это единогласно в блаженном неведении того, что они дружно проголосовали за создание и введение первой действенной диктатуры в Америке со времен Хьюи Лонга.
— Да нет, я не могу в это поверить… Здесь же есть выпускники колледжей, адвокаты, политические деятели…
— Возможно, они были ими раньше. А теперь они просто горстка усталых испуганных людей, не знающих, что с ними будет. Некоторые могут поднять писк, но они заткнутся, когда ты скажешь им, что Матушка Абагейл и ее советники восстановят энергоснабжение за два месяца. Нет, Стю, это очень важно для нас — первым делом утвердить дух старого общества. Вот что я имею в виду, когда говорю о воссоздании Америки. И так оно должно быть, пока над нами висит прямая угроза человека, которого мы называем Противником.
— Валяй дальше.
— Ладно. Следующий пункт повестки — мы должны создать правительство наподобие городской управы в Новой Англии. Абсолютная демократия. Пока нас относительно мало, это будет работать отлично. Только вместо правления выборных у нас будет правление семи… ну, скажем, представителей. Правление представителей Свободной Зоны. Как звучит?
— Звучит неплохо.
— Я тоже так думаю. И мы проследим, чтобы выбрали тех самых, кто составит временный организационный комитет. Все прокрутим быстро и соберем голоса, пока никто не успел пропихнуть каких-то своих дружков. Надо сначала подбить людей, чтобы они включили нас в список, а потом и утвердили. Голосовать; пройдет как по маслу.
— Вот это здорово! — восхищенно присвистнул Стю.
— Еще бы, — мрачно сказал Глен. — Если хочешь укоротить демократический процесс, позови социолога.
— Что дальше?
— Это примут на
— Господи Иисусе! А она согласится на это?
— Думаю, да. По вряд ли она сумеет когда-нибудь воспользоваться своим правом вето, во всяком случае, в тех обстоятельствах, которые я предвижу. Просто у нас здесь не будет работоспособного правительства, если мы не назначим ее официальной главой. Она — то, что объединяет нас всех. Мы все испытали нечто сверхъестественное, и это нечто сосредоточено вокруг нее. И еще у нее есть… что-то вроде ауры. Все пользуются одним и тем же набором прилагательных, когда говорят о ней: хорошая, добрая, старая, умная, мудрая, прекрасная. Людям снился один сон, пугающий их до чертиков, и другой — дающий чувство покоя и безопасности. Они любят и верят источнику хорошего сна все больше из-за пугающего их плохого. И мы можем ясно дать ей понять, что она — наш вождь лишь формально. Думаю, ее это устроит. Она старая, она устала…
Стю покачал головой.
— Она старая и усталая, но она рассматривает всю эту проблему с темным человеком как крестовый поход. И она тут не одинока, Глен. Ты это знаешь.
— Ты полагаешь, она может решить, что сама будет делить пирог?
— Может, это и не так уж плохо, — заметил Стю. — В конце концов, нам снилась она, а не правление представителей.
Глен помотал головой.
— Нет, со снами там или без, я не могу согласиться с мыслью о том, что мы все — пешки в какой-то постапокалипсической схватке добра и зла. Черт возьми, этого же просто не может быть! Это… иррационально!
— Ну давай не будем углубляться в это сейчас, — пожал плечами Стю. — Я считаю, твоя идея дать ей право вето неплоха. По сути дела, я не думаю, что это зайдет так далеко. Мы должны дать ей власть не только отвергать, но и предлагать.
— Но только не абсолютную власть над списком кандидатов, — твердо сказал Глен.
— Нет, все ее идеи и предложения должны будут утверждаться правлением представителей, — сказал Стю, а потом смущенно добавил: — Но мы можем оказаться марионетками при ней, а не наоборот.
Последовала долгая пауза. Глен задумался, опустив голову и уткнув лоб в ладони. Наконец он произнес:
— Да, ты прав. Она не может быть просто ширмой… по крайней мере мы должны учитывать возможность того, что у нее могут появиться собственные идеи. И вот тут, мистер Восточный Техас, я прячу свой туманный хрустальный шарик. Поскольку таких, как она, социологи называют «иным направляемыми».
— А кто этот иной?
— Бог? Тор? Аллах? Какая разница! Главное, это означает, что все, что она скажет, вовсе не обязательно будет продиктовано нуждами этого общества и его возможностями. Она будет прислушиваться к какому-то иному голосу. Как Жанна д’Арк. Ты заставил меня понять, что мы можем своими руками завести здесь механизм теократии.
— Тео… чего?
— Власти Бога… — усмехнулся Глен, но голос его прозвучал невесело. — Когда ты был мальчишкой, Стю, тебе никогда не снилось, что ты можешь вырасти в одного из семи главных пророков при стовосьмилетней негритянке из Небраски?
Стю молча вытаращился на него. Потом спросил:
— Там не осталось еще вина?
— Кончилось.
— Черт.
— Да, — сказал Глен. Они молча взглянули друг на друга и неожиданно расхохотались.
Это, без сомнения, был самый чудесный дом, в котором Матушка Абагейл когда-либо жила, и застекленная веранда, где она сидела, навеяла на нее воспоминания о странствующем торговце, появившемся в Хемингфорде в 1936 или 1937 году. О да, он оказался самым сладкоречивым парнем, какого она только встречала в жизни; он мог заставить птичек слететь к нему прямо с веток деревьев. Она спросила этого молодого человека по имени мистер Дональд Кинг, какое дело привело его к Абби Фримантл, и он ответил: «Мое дело, мэм, это удовольствие. Ваше удовольствие. Вы любите читать? Слушать радио? Или, может, просто ставить свои старые усталые пятки на подушечку для ног и слушать этот мир — как он катится по бескрайней долине Вселенной?»