Противостояние. Том II
Шрифт:
Ник покачал головой. Это было еще не все. Он не один раз задавался вопросом, не сумасшедший ли Гарольд Лодер.
«В основном из-за его ухмылки. Я не хочу, чтобы мне пришлось делиться какими-то секретами с тем, кто так ухмыляется и выглядит всегда каким-то невыспавшимся.
Никакого Лодера. Им придется с этим смириться».
Ник закрыл блокнот и сунул его в нижний ящик стола. Потом он встал и начал раздеваться. Ему хотелось принять душ. Он чувствовал себя невыносимо грязным.
Этот мир, подумал он, подчиняется не законам совести, а законам супергриппа. Этот
Сейчас же работа заключалась в том, чтобы рассортировать их. Выбросить те, которые никуда не годились. Отложить в сторону игрушки, поддающиеся ремонту. Составить список всего, что не пострадало. Достать новую коробку для игрушек — хорошую коробку. Прочную. Пугающе, потрясающе легко — и это привлекает — разрушать. Неизмеримо труднее собирать все заново. Сортировать. Ремонтировать. Вести учет. И конечно, избавляться от того, что никуда не годится.
Только… сможешь ли ты найти в себе силы, чтобы избавиться от непригодного?
Ник замер на полпути в ванную — голый, держа одежду в руках.
Какая тихая ночь… Но разве не все его ночи были наполнены симфониями тишины? Почему его тело внезапно покрылось гусиной кожей?
Да просто потому, что он вдруг ощутил, что не игрушки придется собирать комитету Свободной Зоны, совсем не игрушки. Он неожиданно осознал, что присоединился к странному кружку кройки и шитья человеческого духа — и он, и Редман, и Бейтман, а и Матушка Абагейл, и… да, даже Ральф с его большим радиопередатчиком и мощной установкой, рассылающей сигналы Свободной Зоны по всему мертвому континенту. Каждый из них обладает иглой, и, возможно, все вместе они работают, чтобы смастерить теплое одеяло, способное защитить от зимней простуды… или, быть может, они — после короткого перерыва — стали просто заново шить громадный саван для человеческого рода, рьяно принявшись за дело, продвигаясь вперед стежок за стежком.
После любовной близости Стю заснул. В последнее время ему мало удавалось спать, а вчера он бодрствовал всю ночь с Гленом Бейтманом, напиваясь и составляя планы на будущее. Фрэнни надела халат и вышла на балкон.
Дом, где они жили, стоял в центре города, на углу Перл-стрит и Бродвея. Их квартира была на третьем этаже, и сверху ее взгляду открывался перекресток: Перл-стрит тянулась с востока на запад, Бродвей — с севера на юг. Ей здесь нравилось. Под окном был удобный компас. Ночь выдалась теплой и безветренной, черный монолит неба светился миллионами звезд. В их слабом и холодном мерцании Фрэнни были видны глыбы гор Флэтайронс, вздымавшиеся на западе.
Она провела рукой по своему телу, от шеи до бедер. Халат на ней был шелковый, а под ним — голое тело. Ее ладонь нежно погладила грудь, а потом вместо того, чтобы опуститься прямо к бедрам, прошлась по округлости живота, не столь выпуклой еще две недели назад.
Уже становилось заметно — пока не очень, но Стю заговорил об этом
«Или ее, — ответила она, ощущая прилив радости. — Как насчет четырех месяцев, шеф?»
«Отлично», — ответил он и восхитительно сладко скользнул в нее.
Прежний разговор на эту тему был гораздо более серьезным. Вскоре после того, как они добрались до Боулдера, Стю сообщил ей, что говорил о ребенке с Гленом, и тот высказал мысль — очень осторожно, — что споры или вирус супергриппа все еще могут находиться рядом. Если так, ребенок может умереть. Это была тревожащая мысль (всегда можно рассчитывать на Глена Бейтмана, подумала она, если хочешь получить парочку-другую Тревожащих Мыслей), но ведь наверняка, если мать обладает иммунитетом, то младенец…
Однако здесь было полно людей, которые потеряли детей из-за эпидемии.
«Да, но тогда это значит…»
Что это значит?
Ну прежде всего это может означать, что все эти люди — просто эпилог человеческого рода, короткая пауза до финального занавеса. Она не хотела верить в это, не могла поверить. Если это правда…
Кто-то поднимался по улице, свернув в сторону, чтобы протиснуться между мусоровозом, двумя колесами съехавшим на мостовую, и стеной ресторанчика под названием «Кухня Перл-стрит». С плеча у него свисал легкий пиджак, а в руке он держал или бутылку, или пистолет с длинным стволом. В другой руке у него был листок бумаги, вероятно, с адресом, судя по тому, как он сверялся с номерами домов. Наконец он остановился возле их дома и стал смотреть на дверь, словно прикидывая, что делать дальше. Фрэнни пришло в голову, что он похож на детектива из каких-то старых телесериалов. Стоя меньше чем в двадцати футах над его головой, она не знала, что ей предпринять. Если она окликнет его, он может испугаться. А если не окликнет, он может начать стучать в дверь и разбудит Стю. И вообще, что он там делает с пистолетом в руке… если это действительно пистолет?
Неожиданно он задрал голову и взглянул вверх, вероятно, чтобы посмотреть, горят ли в доме огни. Фрэнни все еще смотрела вниз. Они уставились прямо в глаза друг другу.
— Боже Праведный! — воскликнул мужчина на тротуаре. Он инстинктивно отступил на шаг, сошел с тротуара, потерял равновесие и здорово треснулся задом.
— Ох! — в то же мгновение выпалила Фрэнни и сама сделала шаг назад на своем балконе. На подставке за ней стоял большой цветочный горшок с вьюном. Фрэнни спиной задела его; он покачался, словно решив прожить еще чуть-чуть, а потом рухнул и с громким звоном разбился о балконную плитку.
В спальне Стю буркнул во сне, перевернулся на другой бок и снова затих.
На Фрэнни накатило неудержимое желание хихикнуть. Она крепко прижала обе ладони к губам, но все равно изо рта у нее вырвалось хрипловатое, похожее на шепот хихиканье. Опять проявилась милость Господня, подумала она, и с новой силой как сумасшедшая захихикала в ладошки. Если бы у него была гитара, я могла бы швырнуть этот чертов горшок прямо ему на голову. О соле мио… БУХ! От усилий сдержать смех у нее разболелся живот.