Протокол «Сигма»

Ладлэм Роберт

Вошедший мужчина держал в руке большой черный чемодан и сразу же шагнул к окну, полностью игнорируя хозяйку. Очень странный человек.

– Хороший вид, – сказал посетитель.

– Здесь совсем нет света, – брюзгливо отозвалась Тереза. – Здесь темно почти весь день. Здесь, прямо в комнате, можно смело проявлять пленку.

– В каком-то роде это может быть даже преимуществом.

Что-то тут было не так. Акцент посетителя теперь вроде бы усилился, и вообще его французский как-то сразу утратил покровительственные интонации бюрократа из службы социального обеспечения и звучал все более странно – не по-французски, что ли?

Тереза отступила от незнакомца на несколько шагов. Ее сердце лихорадочно забилось, потому что она внезапно вспомнила сообщения о насильнике с Плас де ля Рёньон, который жестоко измывался над женщинами и убивал их. Среди

его жертв были и старухи. Этот человек – самозванец, решила она. Так ей подсказали инстинкты. То, как этот человек передвигался, его сдержанная, но ощутимая, словно у змеи, сила подтверждали ее непрерывно усиливающееся подозрение о том, он и впрямь является тем самым насильником с Плас де ля Рёньон. Mon dieu [75] . Она же слышала, что ему удавалось втираться в доверие к будущим жертвам – они сами приглашали злодея в свои дома!

75

Боже мой (фр.).

Всю жизнь ей говорили, что она страдает une maladie nerveuse [76] . Она-то знала, что на самом деле она способна видеть и чувствовать то, чего не замечали другие. И вот теперь – ужасно! – чутье подвело ее. Как могла она оказаться такой дурой! Ее взгляд лихорадочно метался по квартире в поисках чего-нибудь такого, что можно было бы использовать для самообороны. В конце концов она схватила тяжелый глиняный горшок, в котором рос полузасохший фикус.

– Я требую, чтобы вы немедленно ушли! – дрожащим голосом произнесла она.

76

Une maladie nerveuse – нервное заболевание (фр.).

– Мадам, ваши требования для меня ничего не значат, – совершенно спокойно ответил человек с гладким лицом. Он смотрел на нее с молчаливой угрозой – уверенный в себе хищник, знающий, что добыча перед ним совершенно беспомощна.

Она увидела яркую серебряную вспышку – это он вынул из ножен длинный изогнутый клинок – и, собрав все силы, швырнула в злодея тяжелый горшок. Но тяжесть оказала ей дурную услугу: она не смогла докинуть свое оружие, и горшок упал мужчине на ноги, заставив его всего лишь отступить на шаг. Иисус Христос! Что еще она могла использовать для самозащиты? Ее маленький сломанный телевизор! Она сдернула его с комода, с большим усилием подняла над головой и метнула так, будто намеревалась трахнуть его об потолок. Пришелец, чуть заметно улыбнувшись, легко уклонился от снаряда. Телевизор грохнулся о стену и рухнул на пол; пластмассовый корпус и кинескоп разлетелись вдребезги.

Помилуй бог, нет! Должно же быть что-то еще. Да – утюг на гладильной доске! Интересно, она выключила его? Тереза протянула руку, но, как только она схватила утюг, пришелец увидел, что она затеяла.

– Стой, где стоишь, ты, мерзкая старая корова! – рявкнул пришелец; его лицо исказилось гримасой отвращения. – Putain de merde! [77] – Молниеносно быстрым движением он выхватил другой нож, поменьше, и метнул его. Обоюдоострое стреловидное лезвие было идеально заточенным, а полая рукоятка гарантировала хороший баланс при метании.

77

Putain de merde – дерьмовая шлюха (фр.).

Тереза даже не заметила полета ножа; она лишь почувствовала удар, когда лезвие глубоко вонзилось ей в правую грудь. В первое мгновение она подумала, что какой-то предмет ударил ее и отскочил. Потом она скосила глаза и увидела стальную рукоять, торчавшую из ее блузы. Очень странно, подумала она, что она ничего не чувствует, и тут же почувствовала холод, словно ей к груди приложили кусок льда, а вокруг стало расползаться красное пятно. И тут страх покинул ее, и ему на смену пришел гнев. Этот поганец считал ее всего лишь очередной жертвой, но он недооценил ее. Она вспомнила ночные посещения ее пьяного отца, которые начались, когда ей исполнилось четырнадцать лет, похожую на запах прогоркшего молока вонь,

которой перло у него изо рта, когда он тыкал ее повсюду своими короткими пальцами, до крови царапая обломанными ногтями. Она вспомнила Лорена и последние слова, которые он сказал ей. Негодование захлестнуло ее, как вода, прорвавшаяся из подземной цистерны; так бывало каждый раз, когда ее оскорбляли, обманывали, обижали, издевались над нею.

Яростно взревев, она кинулась на злого пришельца и ударила его всем своим весом, всеми двумя с половиной сотнями фунтов.

И ей удалось сбить его с ног, придавить к земле.

Она непременно почувствовала бы гордость от своего поступка, была ли она truie grasse [78] или нет, если бы пришелец не выстрелил в нее в упор за долю секунды до того, как ее тучное тело навалилось на него.

Тревор, содрогаясь от отвращения, столкнул с себя безжизненное тучное тело. В смерти женщина имела лишь немного менее отталкивающий облик, чем при жизни, заметил он, вкладывая пистолет с глушителем в кобуру и чувствуя прикосновение горячего цилиндра к своему бедру. Два пулевых отверстия в ее лбу были похожи на вторую пару глаз. Он оттащил труп подальше от окна. Сейчас, post factum, ему было ясно, что следовало пристрелить ее, как только он вошел в квартиру, но кто же знал, что она окажется такой буйной? Как бы то ни было, всегда случалось что-нибудь неожиданное. Вот за что он так любил свое занятие. Оно никогда не сводилось к рутине, всегда оставалась возможность встретиться с каким-то сюрпризом, бросить вызов непредвиденным обстоятельствам. Но, конечно, никогда не бывало ничего такого, с чем он не сумел бы справиться. Никогда и нигде не было и не будет ничего такого, что оказалось бы не по силам Архитектору.

78

Truie grasse – жирная свинья (фр.).

– Христос, – прошептала Анна. Заряд картечи пролетел самое большее в паре дюймов от нее. – Нельзя сказать, чтобы нас тут ждали с распростертыми объятиями.

Но где же стрелок?

Выстрел был сделан через открытую дверь квартиры, откуда-то изнутри, где было темно. Очевидно, стрелок просунул ствол ружья в щель между приоткрытой тяжелой стальной дверью и косяком.

Сердце Бена отчаянно колотилось.

– Жорж Шардан, – позвал он, – мы пришли не для того, чтобы причинить вам какой-нибудь вред. Мы хотим помочь вам и сами нуждаемся в вашей помощи! Пожалуйста, выслушайте нас! Выслушайте нас!

Из темной глубины квартиры донесся странный хриплый звук, дрожащий испуганный стон, по-видимому вырвавшийся нечаянно; он походил на ночной крик раненого животного. Тем не менее человек оставался невидимым, все так же скрываясь в темноте. Они услышали, как патрон со щелчком вошел в ствол охотничьего ружья, и поспешно отскочили к противоположным сторонам лестничной площадки.

Еще один выстрел! Картечь, вылетевшая через открытую дверь, теперь расколола деревянную панель на стене и оставила в штукатурке новые глубокие выбоины. Воздух наполнился густым резким запахом кордита. Помещение теперь напоминало зону военных действий.

– Послушайте! – вполголоса крикнул Бен, обращаясь к невидимому противнику. – Разве вы не видите, что мы не стреляем? Мы не собираемся причинять вам ни малейшего вреда! – Последовала пауза; неужели человек, скрывавшийся в темной квартире, действительно слушал его? – Мы пришли сюда, чтобы защитить вас от «Сигмы»!

Тишина.

Человек слушал! Несомненно, это было следствием упоминания «Сигмы»; произнесенное вслух название этого столько десятилетий сохранявшегося в секрете заговора подействовало сейчас, как слово шибболет [79] из библейской легенды.

79

Шибболет (евр. «колос», Суд., XII, 6). – По произношению этого слова жители галаадские, во время междоусобной войны с ефремлянами при Иеффае, узнавали ефремлян, при переправе их через Иордан, и убивали их. Ефремляне произносили это слово: «сибболет» – такова была особенность их диалекта.