Протопоп Аввакум. Жизнь за веру
Шрифт:
Родиной самого Аввакума, как уже говорилось выше, было большое село Григорово, принадлежавшее воеводе Фёдору Васильевичу Волынскому. В 15 верстах от Григорова находилось село Вельдеманово, в 1613 году пожалованное царём окольничему Алексею Ивановичу Зюзину. Именно здесь в 1605 году у крестьянина-мордвина Мины родился сын Никита — будущий патриарх Никон. В другом близлежащем сельце, Колычеве, входившем в округу крупного торгового села Лысково, родился будущий епископ Павел Коломенский. Его отец впоследствии перебрался в расположенное неподалеку село Кириково, где служил вторым священником. Первым священником в Кирилове был Анания — белый поп девического Зачатьевского монастыря в Нижнем Новгороде. В 1620-х годах в Кирилове у отца Анании, известного своим праведным житием и образованностью, долгое время жил и обучался священническому служению недавно рукоположенный священник Иоанн Неронов. Младший
Большую роль в жизни будущих «ревнителей благочестия» сыграл Макарьев Желтоводский монастырь, расположенный на другом берегу Волги, «в лесах». Сюда бежал от злой мачехи Никита Минов. Здесь он некоторое время жил и даже пел на клиросе, пока не был возвращён отцом в родной дом. В 1647–1649 годах игуменом Макарьева монастыря был Корнилий — будущий митрополит Казанский и Свияжский и один из кандидатов на патриарший престол в 1652 году. С 1649 по 1656 год в монастыре игуменствовал вдовый священник из Лыскова Иларион. Впоследствии он будет играть важную роль в событиях церковного раскола в сане архиепископа Рязанского. Иноческий постриг в Макарьевом монастыре принял Симеон, ставший в 1651 году архиепископом Тобольским и Сибирским и деятельно помогавший Аввакуму в его первой ссылке, а также Павел, рукоположенный в 1652 году в епископы на коломенскую и каширскую кафедру. Наконец, сам Аввакум в одном из своих посланий вспоминает, как в юности бывал в Макарьевом монастыре на богомолье, а возможно, даже и жил там некоторое время. Обращаясь к товарищу своих юных лет, архиепископу Рязанскому Илариону, он пишет: «А ты хто? Воспомяни-тко, Яковлевич, попенок!.. Недостоин суть век твой весь Макарьевскаго монастыря единыя нощи. Помнишь, как на комарах тех стояно на молитве?»
О детских и юношеских годах Аввакума мы практически ничего не знаем. Родители его являли собой полную противоположность друг другу. В своём «Житии» Аввакум не осуждает своего отца — священника Петра Кондратьева, — но вместе с тем, вспоминая о нём, находит не много слов: «Отец мой жизнь жил слабую, прилежаше пития хмельнаго…» Как отмечали иностранцы, приезжавшие в XVII веке на Русь, пьянство было достаточно распространенным пороком среди священнослужителей. Детские впечатления — самые яркие. Видимо, пришлось Аввакуму с детства насмотреться всякого, так что впоследствии в одном из своих богословских сочинений, написанном в Пустозёрске, он сравнит грехопадение прародителей Адама и Евы с упившимся допьяна человеком: «Она же (Евва. — К. К.), послушав змии, приступи ко древу: взем грезнь и озоба (съела) его, и Адаму даде, понеже древо красно видением и добро в снедь, смоковь красная, ягоды сладкие, слова междо собою льстивые: оне упиваются, а дьявол смеется в то время. Увы, невоздержания, увы небрежения Господни заповеди! Оттоле и доднесь творится также лесть в слабоумных человеках. Потчивают друг друга зелием нерастворенным, сиречь зеленым вином процеженным и прочими питии и сладкими брашны. А опосле и посмехают друг друга, упившагося до пьяна, — слово в слово что в раю бывает при дьяволе и при Адаме. Бытие паки: “и вкусиста Адам и Евва от древа, от него же Бог заповеда, и обнажистася”. О миленькие! одеть стало некому; ввел дьявол в беду, а сам и в сторону. Лукавой хозяин накормил и напоил, да и с двора спехнул. Пьяной валяется на улице, ограблен, а никто не помилует. Увы! Безумия и тогдашнева и нынешнева! Паки Библея: “Адам же и Евва сшиста себе листвие смоковничное от древа”, от него же вкусиста, прикрыста срамоту свою и скрыстася, под древом возлегоста. Проспалися бедные с похмелья, ано и самим себя сором: борода и ус в блевотине, а от гузна весь и до ног в говнех, со здоровных чаш голова кругом идет».
И ещё, в послании к Александре Григорьевне (инокине Меланье), рассуждая о пагубности пьянства, он напишет: «Григорьевна, стараго нашего православия чадо, и винца перестань пить, ино пей квасок и воду, так в голове ум не мутится, и очи с похмелья не кружают, и руце и нозе не упадают, чревеса и утроба здрава, паче же греха меньши. Лоту и праведнику запят пиянство, и Ное от того же поруган бысть. Сампсон и смерть прият от пиянства. Али мы крепчайше такова исполина? Некогда восторже врата градская, сиречь башню, вознесе на гору высоку. И путем ему идущу, нападоша на нь иноплеменницы 1000 человек, хотяху его убити: Он же восхитив ослию щоку и всех поби костию тою, и, поймав триста лисиц, ввяза в ошиби их по свещи горящей, и пусти в нивы их. И пожже вся нивы. Чтец да чтея в бытийстей книги. А после погиб от пьянства. Окаянно таково то пиянство:
Пётр Кондратьев был потомственным приходским священником, вероятно, уроженцем Нижегородчины. Он обосновался в селе Григорове незадолго до рождения Аввакума, поскольку в 1620 году здесь находился и другой священник — Артамон (или Афтамон) Иванов. Согласно писцовой книге XVII века, Григорово выглядело так: «Село стоит на трех усадах, а между усадов ключь; а в селе церковь… Бориса и Глеба древяна». В григоровской церкви Святых Бориса и Глеба отец Пётр прослужил 15 лет. После Аввакума у него было ещё четверо сыновей — Герасим, Козьма, Евфимий и Григорий. Этот-то последний вместе с Евфимием скончался в Москве во время чумы 1654 года. Герасим и Козьма были ещё живы в 1666 году.
Воспитанием детей в семье приходилось заниматься матери — Марии. Большая постница и молитвенница, она сумела передать детям свою горячую веру во Христа, всегда уча их «страху Божию». Под её влиянием у Аввакума с юных лет развивается стремление к аскетической жизни. Мать строго соблюдала не только традиционно постные дни — среду и пятницу, но ещё и понедельник — по иноческому примеру.
Жизнь человека в Московской Руси была подчинена определённому, некогда в незапамятные времена заданному ритму. Люди жили в атмосфере религиозности, монастырский уклад жизни был принят в каждой благочестивой семье. Часы отсчитывали по церковным службам: вечерня, павечерница, полунощница, заутреня, обедня.
Вот как описывает обычный распорядок дня русского человека в XVI–XVII веках историк Н.И. Костомаров: «Предки наши, как знатные, так и простые, вставали рано: летом с восходом солнца, осенью и зимою за несколько часов до света. В старину счёт часов был восточный, заимствованный из Византии вместе с церковными книгами. Сутки делились на дневные и ночные часы; час солнечного восхода был первым часом дня; час заката — первым часом ночи… На исходе ночи отправлялась заутреня; богослужебные часы: первый, третий, шестой и девятый знаменовали равноименные денные часы, а вечерня — окончание дня. Русские согласовали свой домашний образ жизни с богослужебным порядком и в этом отношении делали его похожим на монашеский…
Вставая от сна, русский тотчас искал глазами образа, чтоб перекреститься и взглянуть на него; сделать крестное знамение считалось приличнее, смотря на образ; в дороге, когда русский ночевал в поле, он, вставая от сна, крестился, обращаясь на восток… После омовений и умываний одевались и приступали к молению.
Если день был праздничный, тогда шли к заутрене, и благочестие требовало, чтоб встать ещё ранее и прийти в церковь со звоном ещё до начала служения утрени. Если же день был простой или почему-нибудь нельзя было выходить, хозяин совершал должное богослужение по книге, когда умел грамоте (или молился поклонами по лестовке [6], когда не умел. — К.К.).
В комнате, назначенной для моления, — крестовой — или когда её не было в доме, то в той, где стояло побольше образов, собиралась вся семья и прислуга: зажигались лампады и свечи; курили ладаном. Хозяин, как домовладыка, читал пред всеми вслух утренние молитвы; иногда читались таким образом заутреня и часы, смотря по степени досуга, уменья и благочестия; умевшие петь, пели. У знатных особ, у которых были свои домашние церкви и домовые священнослужители, семья сходилась в церковь, где молитвы, заутреню и часы служил священник, а пел дьячок, смотревший за церковью или часовнею, и после утреннего богослужения священник кропил святою водою.
Окончив молитвословие, погашали свечи, задёргивали пелены на образах, и все расходились к домашним занятиям…
Приступая к началу дневного занятия, будь то приказное писательство или чёрная работа, русский считал приличным вымыть руки, сделать пред образом три крестных знамения с земными поклонами, а если предстоит случай или возможность, то принять благословение священника…
После ужина благочестивый хозяин отправлял вечернее моление. Снова затепливались лампады, зажигались свечи пред образами; домочадцы и прислуга собирались на моление. После такого молитвословия считалось уже непозволительным есть и пить; все скоро ложились спать. Сколько-нибудь зажиточные супруги имели всегда особые покои с тою целью, чтоб не спать вместе в ночи пред господскими праздниками, воскресеньями, средами и пятками и в посты. В эти ночи благочестивые люди вставали и тайно молились пред образами в спальнях; ночная молитва считалась приятнее Богу, чем дневная…»