Провидица
Шрифт:
Сеймунд разлепил веки, пытаясь уцепиться помутневшим взором за лицо своего мучителя. Вернулась боль, и он застонал.
— Больно? — ледяным тоном спросил Гален. — Тогда, что ты скажешь об этом?
И рванул нож кверху, вспарывая королю живот. От непрекращающейся боли венценосец вновь потерял сознание, но опять его привели в чувство, не давая умереть в благостной тишине.
— Сожгите эту мерзость, — приказал Корвель, брезгливо поморщившись, когда кишки короля полезли наружу.
Сеймунда отпустили, и он тяжелым кулем повалился на землю, но каким-то невероятным чудом король Валимара был все еще жив. И когда затеплился огонек на сухих ветках, которыми его обложили, венценосец увидел. Лишь когда разгорающийся
Глава 42
Двери в залу Большого Совета открылись впервые за много лет. Темное мрачное пространство освещалось чадящими факелами. Окон здесь не было, и ни солнце, ни луна никогда не становились свидетелями сбора сайеров. Даже двери, открывавшие вход в залу были двойными, дабы ни звука не донеслось до тех, кто стоял снаружи. Решения, принятые на Большом Совете, оглашались лишь после их принятия.
Посреди залы находился большой каменный стол, уставленный свечами, вокруг него стояли стулья с высокими спинками. Стол был столь огромен, что за ним можно было закатить шумный пир, но яства никогда не касались каменной поверхности, не пели в этой зале веселых песен, не ходили колесом акробаты, не веселили народ шуты, не поднимали здравниц. В этой зале не принято было обсуждать дела своих уделов и родов, все разговоры велись только о Валимаре, и никак иначе.
Здесь когда-то избирали правящего сайера, призванного стать королем, пока смерть не призовет его, или же не исчезнет к нему доверия остальных сайеров. Принимали законы, меняли старые, утверждали новые. Здесь же избранный король оглашал имена тех, кому хотел раздать куски большого удела, превратив его в несколько малых, и сайеры одобряли его выбор, либо высказывались против.
Многое видела и слышала эта зала. Сколько жарких споров отразилось от мрачных серых стен, сколько уверенных речей слышали, сколько ответных сомнений. И решение об основании Валимара так же было принято здесь шестью князьями, скрестившими, перевернутые плашмя, мечи, в знак согласия и соединения разрозненных княжеств в единое государство. Именно скрещенные шесть мечей еще не так давно были гербом Валимара, пока дед покойного короля Сеймунда не изменил порядок, и на троне не воцарился род Тарваль. Лишь тогда шестиконечную звезду сменила львиная голова.
Сегодня же над королевским дворцом реяло синее знамя с волчьей головой в круге. Однако знамя не было поднято на верхушку шпиля, оно находилось на его середине, что означало — в Валимаре временный правитель. А станет ли он постоянным, должны были решить сайеры, съезжавшиеся на Большой Совет. Мыслей их не ведал никто, но сомнений не было, что вскоре знамя князя Корвеля поднимется на вершину шпиля, и у Валимара будет новый король.
Гален Корвель посматривал из окна на подъезжающих сайеров, рядом с ним стоял Ростан Гудваль, довольно потиравший руки. С того мгновения, как в стан своей рати вернулся живой и почти невредимый князь, сайер вздохнул спокойно и уже безбоязненно смотрел в будущее. Особенно порадовало его голова Сеймунда, отрубленная Бартвальдом Даги. Признаться, излив на покойного короля всю свою ненависть, князь покинул полянку в лесу за оврагом, спеша вновь прижать к груди лаиссу Альвран, уже не думая о том, что смерти венценосца должно быть доказательство. Но на это у него был верный Барт, которого Корвель ценил не только за преданность, но и за ум.
Потому поутру, когда рать сторонников короля вышла на Пустошь Святых, посланник князя отвез им голову Сеймунда, надетую на пику. Сомнений у противников не осталось, защищать больше было некого, и воины преклонили колени, признавая победу Галена Корвеля. Таким образом последний бой оказался совершенно бескровным, и победа князя на веки вечные вошла с историю Валимара.
Рати были распущены, сайеры оповещены и Большом Совете, Корвель вернулся в Фасгерд, ворота которого украсили две головы: Сеймунда Тарваля и Рамбальда Марфаля. Правда, оставались еще дети Марфаля, старшему из которых исполнилось десять лет, но их воспитание решено было доверить Деймуду Вальдору. Преданный князю ласс вскоре должен был получить о своем назначении грамоту. Более того, отпрысков Марфаля решено было воспитывать при дворе, дабы их душ не коснулась ненависть и жажда мщения за своего отца.
Но это все после, сейчас важнейшей задачей было провести Большой Совет, где сайеры должны были принять решение о короновании Галена Корвеля, а после… упразднить, потому что самодержцу он был не нужен. Да-да, помыслы Сеймунда пришлись по душе Корвелю, только он собирался сделать все иначе. Вслед за Большим Советом должен был исчезнуть сайерат в том виде, в каком он существовал сейчас. Но все эти законы еще ждали своего часа, а пока…
Пока Гален Корвель тревожился. И не столько из-за Совета, сколько из-за маленькой лаиссы, вот уже который день избегавшей его. Нет, Катиль не говорила, что не желает видеть князя, она не отталкивала его, ни в чем не упрекала, дарила нежные взгляды, но становилась все более замкнутой, предпочитая остаться в покоях с книгами. Она мягко, но решительно отказывалась от прогулок, от прежних вечерних бесед перед камином, и все время прятала лицо за плотной вуалью, а руки в широких рукавах.
Ожоги — память от огня, в котором хотел сжечь ее Сеймунд Тарваль, остались на лбу и щеках девушки. Лекари по нескольку раз в день навещали ее, делали примочки, накладывали мази, исцеляя лаиссу. И она покорно принимала их помощь, выполняла все, что ей велели, но улыбка не спешила расцвести на губах маленькой лаиссы, как бы не стремился к этому Гален. Теперь она чаще бывала со своими братьями, чем с князем, и, выходя из ее покоев, ни Десмунд, ни Рагнард не приносили утешительных известий.
Все это тревожило Галена, и чем дальше, тем больше.
— Мой господин не в духе, — отметил Гудваль, оторвав взор от окна. — Что томит тебя?
— Кати, — признался Корвель и вздохнул.
Он отошел от окна и присел на кресло, машинально покручивая в пальцах золотую птичку, надетую на шнурок с оберегом. Сайер потер подбородок и сел напротив, ожидая продолжения.
— Она отдаляется от меня, а я никак не могу доискаться тому причины, — все же продолжил князь. — Это тяготит и тревожит.
— Тебе бы сейчас о Совете лучше подумать, — заметил Ростан, но замолчал, встретившись с тяжелым взглядом Корвеля.
Немного помолчав, сайер встал и направился к дверям.
— Узнаю, все ли собрались, — сказал он и покинул покои Галена.
Князь проводил его взглядом, после встал и так же направился к дверям. Только путь его лежал не к зале Совета, Гален приблизился к дверям покоев Кати, поднял руку, собираясь постучаться, но передумал и вошел, не спросив разрешения. Мужчина неслышно прошел дальше и заметил лаиссу Альвран у незажженного камина. Она стояла, проложив руки на каминную полку, и о чем-то думала. После протяжно вздохнула и подняла голову. Взгляд синих глаз остановился на посетителе, и девушка спешно отвернулась.
Рука ее потянулась за вуалью, но Корвель быстро пересек гостиную и поймал руку маленькой лаиссы. Он прижал ее ладонь к губам и замер, всматриваясь в профиль Катиль.
— Не смотрите на меня, мой князь, — прошептала она, закрываясь второй рукой. — Не надо.
Гален решительно развернул девушку к себе лицом и отвел в стороны руки, после взял за подбородок и не позволил отвернуться.
— Ты прелестна, — сказал он, глядя с улыбкой на личико Кати, на котором застыла досада.
— Я ужасна, — ответила она и вырвалась из захвата.