ПрозаК
Шрифт:
А к этой Саре Наумовне Троцкий вообще никакого отношения не имел! Тем более, к тому времени бедный Лев Давидович, скрывавшийся от Иосифа Виссарионовича то ли в Мексике, то ли в Бразилии, был уже, кажется, по заданию нашего советского правительства убит человеком, который долгое время втирался к нему в доверие, приходил в гости, пил чай с вареньем, делал вид, что хочет поучиться у Льва Давидовича уму-разуму, почерпнуть его энциклопедических знаний. И такой он был вежливый, обаятельный, со всей открытой душой, что жутко недоверчивый Троцкий, подозревавший, кстати, о возможности
А тот беседовал с ним — беседовал на разные философские темы, в один прекрасный день дождался удобного момента и стукнул своего уважаемого друга и учителя топориком по голове.
Эхом того далекого мексиканского события стал арест нашей Сары Наумовны Бронштейн, невинной носительницы этой малопрестижной фамилии. И на таком пустом деле ей вкатали солидный срок!
Впрочем, речь пойдет не о бедной Саре и не о Троцком Льве, а о дочери Сары Наумовны тете Свете, которая тогда была никакой не тетей, а юной девушкой, лишившейся в одночасье и мамы, и светлого будущего, поскольку теперь у нее появился статус дочери врага народа.
А надо вам сказать, несмотря на свою несчастную судьбу, эта тетя Света в молодости была великой любительницей хорошей шутки и остроумного анекдота и благодаря веселому характеру привлекла к себе внимание одного очень вдумчивого студента из Института международных отношений, который учился на дипломата.
Естественно, тетя Света смертельно влюбилась в этого будущего представителя нашей страны за рубежом, а чтоб их любовь с каждым днем становилась все более крепкой и нерушимой, она с ним как встретится — давай сыпать анекдотами на самую разнообразную тематику.
Они даже собирались пожениться, и вдруг ее арестовали. Была такая статья в Уголовном кодексе: “За клевету на Советскую власть”.
Тетю Свету спросили:
— Вы рассказывали этот анекдот?..
Наученная горьким опытом, она ответила твердо:
— Ни боже мой! Я его впервые слышу. И даже удивляюсь, как у вас только язык поворачивается произносить такие слова о мудрых руководителях нашего советского государства.
Тут дверь открывается, входит ее возлюбленный и говорит — так нежно, с некоторым укором:
— Света, как же так? Ну, помнишь, мы стояли на площади Маяковского, еще троллейбус долго не шел, и ты мне его рассказала?..
Студента увели, он стал дальше учиться на дипломата, посланца Советской страны, а нашу тетю Свету посадили.
Вот так они очень долго сидели — Света и Сара Наумовна, и ничего друг про друга не знали. Потом их обеих реабилитировали. Сара Наумовна вскоре умерла, ее похоронили на Новодевичьем кладбище в стене верных ленинцев.
А тетя Света уже была не та, что раньше. Она часто болела, почти ни с кем не общалась и много-много лет жила одиноко в том подмосковном доме, откуда их обеих увезли, а дверь опечатали.
И вдруг однажды она дала объявление в газету знакомств и брачных объявлений. Мол, так и так, ищу спутника жизни, немолодая, но миловидная, люблю хорошую шутку и остроумный анекдот.
И ей откликнулся — “интеллигентный, с голубыми глазами, бывший морской офицер, капитан первого ранга, сейчас на пенсии, звать Николай Михайлович Орешкин”.
Они встретились. Орешкин показывал фотографии своей молодости, где он с другими офицерами стоит на палубе — у всех такие серьезные лица с налетом вечности, какие бывают на черно-белых групповых фотографиях, за бортом океан, в облаках — чайки.
Крики замерших в небе чаек снова пробудили в душе тети Светы надежду на простое человеческое счастье. Ей понравилась великая доблесть этого хотя и немолодого, но еще не дряхлого Орешкина, проявленная во время боев с немецко-фашистскими захватчиками на Черном море, и его душевная щедрость — в первую встречу он принес ей шампанское, торт и цветы.
Короче, они поженились.
Тетя Света души в нем не чаяла, пылинки сдувала.
Но вдруг у него обнаружился бзик.
К громадному огорчению тети Светы, он постоянно накапливал крупу, макароны и спички на черную старость, хотя они оба получали приличные персональные пенсии: невинно пострадавшего в годы сталинских репрессий и ветерана Отечественной войны. Увы, этот психически неуравновешенный капитан и на свою пенсию и на ее — с горящими глазами бежал в сельмаг и накупал крупы с макаронами.
Ни в театр, ни в музей, ни на речном трамвайчике вдвоем — о чем она мечтала, ни осенью в лес — пошуршать опавшими листьями, ни зимой на лыжах — хотя бы раз в сезон! — ни боже мой.
Николай Михайлович Орешкин оказался полный псих, и ничего уже с этим нельзя было поделать.
Крупами со спичками он завалил кухонный шкаф, забил бельевой, платяной, стал прятать пакеты с коробками за плиту и на антресоли, по всем углам в комнате уже стояли крупы: рис, гречка, пшено, крупа “Артек”, в общем, своими стратегическими запасами он заполонил всю квартиру.
Бедная тетя Света Бронштейн с ужасом наблюдала за тем, как сужается жизненное пространство и что собой представляет ее избранник.
Все ей советовали выгнать к чертовой матери эту образину, палача невинных младенцев и пугало кротких голубиц. Нет, она не выгоняла, даже не упрекала капитана — видно, до последнего надеялась наладить свою препечальную жизнь.
Когда же во всем ее отчем доме от макарон, крупы и спичек остался один свободный пятачок, она села на пол, скрестив ноги, сложила молитвенно руки на груди и, просидев так недели три с половиной, тихо, бесшумно и с христианским смирением ушла в нирвану.
При этом весь Поселок Старых Большевиков наполнился необычайным благоуханием цветущих орхидей, аромат ощущался несколько дней, в течение которых ее тело — в сидячем положении с прямой спиной — казалось живым.
Но капитан Орешкин, ненаблюдательный морской офицер, не сразу заметил отсутствие жены. Только через месяц, когда почтальон принес им пенсию, он стал ее звать, искать и наконец в лабиринте пакетов и коробок наткнулся на ее тело, сидящее в глубоком покое и умиротворенности.
Тогда этот полупочтенный Николай Михайлович вернулся к почтальону и сказал: