Прозрение. Том 2
Шрифт:
— Вот! — воскликнула Данини. — Тут ты есть немного. Иди сюда!
Она вошла в кондейку и встала возле кровати.
— Ну, если ты просто хочешь что-то узнать… — Я в нерешительности затормозил у дверей.
— Да, — отрезала она. — Я хочу узнать! Да заходи уже! Запри дверь и отключи сеть. И сними свой мигающий браслет, он действует мне на нервы!
Данини командовала мной, как заправский сержант.
— Может, потом, а?
— Трусишь?
Ну что было делать? Я заблокировал дверь, отключил и снял с запястья
— Сними куртку и рубашку! — продолжала командовать Данни.
— Это не куртка, а китель. Форма такая.
— Сними, я сказала.
— Зачем?
— Мне нужно посмотреть ближе. Я не томограф, одежда мешает.
Я со вздохом разделся по пояс. Уставился на неё.
Наигравшееся чешущимся запястьем тело проснулось. Решило, что пора, наконец, размяться.
Мурашки готовились к атаке. Я чувствовал, как они строятся в шеренгу на пояснице.
— Спиной повернись, — приказала эйнитка.
Зачем я только согласился? Но отступать было некуда, повернулся.
Она тихо стояла сзади, вроде бы ничего не делая, но мурашки чего-то там себе понимали и бродили по мне. Наверное, размножались или собирались в стадо.
— Ну и что там интересного у меня на спине? — спросил я, устав ждать.
— Не отвлекай меня! Стой прямо и молчи. Думать можешь о чём угодно, это мне не мешает.
Утешила, эпитэ а матэ.
Думать было трудно. Потому что Данини, видимо, чтобы я не скучал, провела пальчиком вдоль моего позвоночника, и мурашки всем стадом кинулись вниз!
— Может, хватит? — попросил я, ощущая внизу живота итоги этой внезапной атаки. Хорошо хоть с тыла ей ничего не видно.
— Помолчи. Я скажу, когда хватит. — В голосе Данни появилось раздражение.
Я молчал какое-то время, дышал, пытался думать.
Даже удалось переключиться на рассудочную деятельность, но не в плане поисков Дьюпа, а в плане ремонта привода, который так и повис незаконченным делом.
Пока она не сказала:
— Расстегни ремень, он мне мешает.
— Данни, это переходит уже все границы!
— Да расстегни ты уже! Мне же нельзя сейчас касаться железа! — прошипела она. — Чего ты боишься? Огромный, здоровенный!..
— Я же не за себя боюсь! — вырвалось у меня.
— Я тронута. Расстегивай, давай! Ты забыл, что мне всего 42 годика? Я — маленькая девочка. Вот сейчас потеряю над собой контроль, будешь знать!
А если я потеряю?
Ремень не сдавался — пальцы почти не гнулись. Вот доиграется! Сейчас обернусь и!..
— Ага! — раздался сзади радостный голос Данни. — Вот она, родная! И брюки расстегни, чтобы я видела весь позвоночник.
Она провела ладонью до копчика, и я оценил её предусмотрительность в плане дислокации. То, что происходило анфас, не поддавалось уже никакому контролю.
Я старался дышать медленнее, но грудь уже вздымалась сама собой совсем не в медитативном ритме.
И вдруг в позвоночник вонзили иглу. Стало так же необыкновенно плохо, как до того было фантастически хорошо.
Боль я терпеть умею лучше. И следующие десять минут прошли в полной тишине.
Я только дышал, как учили, и расслаблял нужные группы мышц.
— Больно, да? — устало спросила Данни. — Я и не думала, что ты так завяжешь всё на волю. Это ж надо суметь.
— Что — на волю? — выдохнул я.
— Свою половую энергию, способность любить ты переводишь в волевое усилие. Словно репродуктивный момент для тебя уже вообще не существует.
— А он и не существует.
— А это не тебе решать. Твои гены должны работать. И не в твоей воле — будут у тебя ещё дети или нет. Твои гормоны реагируют сейчас только на прямое раздражение гипоталамуса. Это неправильно. Ты живой. У тебя есть своя судьба, а не та, что ты сам себе придумал.
Я вдохнул-выдохнул.
— Ещё чуть-чуть потерпи, — попросила Данни. — Я и не думала, что без подготовки можно вот так себя изуродовать. Программист-самоучка. Немножко ещё, ага?
Боль разрасталась. Она залила тело, а потом и мозг.
Я понял: сначала Данни загнала мне в позвоночник зонтик, теперь раскрыла и начала вытаскивать.
Кричать было нечем — дыхание остановилось где-то там же, где зонтик. Только пот лил с меня градом, выливая эту проклятую боль изнутри наружу.
Когда боль прекратилась и эйнитка велела мне обернуться, мне было уже глубоко плевать, что брюки у меня расстёгнуты, что напротив — молоденькая девица с такими же потёками пота на лице и в вырезе декольте, и что в дверь кто-то колотится.
— Всё! — Данни зажмурилась, потрясла кистями рук. — Всё хорошо. Прости, милый.
И она легонько поцеловала меня в мокрую щёку.
Я шагнул назад, оступился, рухнул на кровать и минут пять внимал стуку в дверь, словно музыке.
— Господин капитан! — выл динамик над дверью голосом Гармана. — У вас всё в порядке?
Как стучит, а? Старается… Замполич, гад, упрямый.
Я нехотя потянулся к пульту и разблокировал дверь.
Гарман ввалился и…
Ну, да, да. А ты бы о чём подумал, увидев лежащее на кровати потное, полуголое начальство и мокрую взлохмаченную девицу рядом?
Дальше было хуже. Я встал, вытолкал Гармана и послал его по коридору по какому-то популярному адресу, снова заблокировал дверь и обнаружил, что Данни лежит на моей кровати, поджав ноги и полузакрыв глаза.
Сил выяснять, что это за цирк, не осталось.
Я втиснулся рядом, приобнял её, чтобы не свалиться, она пристроила голову мне на грудь, и мы крепко уснули.
История двадцать седьмая. «Акири брано десабильо — Правда любит сражаться голенькой»