Пружина для мышеловки
Шрифт:
– Мне, мне, – он снисходительно улыбнулся и направился к лифту.
– Хорошая у вас невестка, заботливая, – говорила консьержка ему вслед. – Как Ольгу Павловну схоронили, так одного вас не оставляет…
Кажется, она собиралась развить мысль, но двери лифта уже закрылись, и Ситников с облегчением расправил плечи. Олеся, жена его сына Григория, приходила сюда не скрываясь, из ее визитов Ситников не делал никакого секрета ни для соседей, ни для собственного сына. Что особенного в том, что заботливая невестка часто навещает вдовеющего свекра, приносит продукты, готовит еду, убирает в квартире? Это не только естественно, но и во всех смыслах положительно. Не Грише же отцу обеды варить, в самом деле! Тем более сын очень занят своим бизнесом, а его молодая жена нигде не работает, и времени у нее более чем
Олеся встретила его сияющей улыбкой и страстным поцелуем.
– Садись быстрей за стол, у меня все готово. Ой, Слава, как мне нравится, что ты всегда приходишь вовремя! Тебя так легко ждать с ужином, все можно рассчитать до минутки и подавать с пылу-с жару.
– Ты сегодня надолго? – спросил он, снимая дорогое кашемировое пальто.
– Надолго, – она снова счастливо улыбнулась. – Гриша с мужичками в баню отправился, это до глубокой ночи.
Вячеслав Антонович неодобрительно покачал головой.
– Опять нетрезвый придет? Знаю я эти бани с мужичками.
– Это называется «слегка взямши», – рассмеялась она. – Я не в претензии. Ну пошли же за стол скорее, я так соскучилась.
«Соскучилась» относилось, конечно же, не к ужину, а к тому, что будет происходить потом.
То, что происходило «потом», восхищало Ситникова и одновременно пугало, расслабляло и в то же время напрягало. Он безумно любил Олесю, любил так, как, пожалуй, ни одну женщину в своей жизни. За все пять лет, что они вместе, он так и не привык к этой любви, как не привык и к тому, что Олеся отвечает ему взаимностью. Весь ужас его положения состоял в том, что он ей не верил. Вот как-то так. Страстно любил, постоянно получал подтверждения ее ответного чувства, и не верил. Наверное, это было просто привычкой: никому не верить.
Он обнимал ее – и не верил, целовал – и не верил, проводил с ней долгие часы в постели, а иногда, когда позволяла ситуация, и целые ночи, он пил кофе, который она приносила ему в постель, лежал вместе с ней в пенной ванне, возил в загородный клуб кататься верхом, ходил с ней казино, слушал слова любви – и не верил. Наверное, чтобы заглушить это неверие, он и поставил себя с ней диктатором, которого и помыслить невозможно ослушаться.
…Пять лет назад он впервые поехал отдыхать один. У жены обнаружили рак, сказали, что это безнадежно и что болеть она будет долго, назначили какое-то поддерживающее лечение, которое от рака не спасет, но сделает ее жизнь хотя бы чуть-чуть полегче. Ольга Павловна не требовала к себе повышенного внимания и сама настаивала на том, чтобы муж съездил в Альпы покататься на горных лыжах, как делал это вот уже несколько лет подряд. Движение, выплеск адреналина, чистый вкусный воздух и крепкий сон заряжали его здоровьем и силой на целый год работы. Оставив Ольгу на попечение сына и одинокой родственницы, Вячеслав Антонович уехал в Гармиш-Партенкирхен, любимый свой баварский горнолыжный курорт.
Первые три дня он бездумно наслаждался крутыми склонами, поднимаясь на Цугшпитце и пытаясь впитать в себя все окружающую его белизну и голубизну. На четвертый день он встретил Олесю.
В тот день он решил подняться на Хаусберг, покататься на самых умеренных, «красных» спусках и подольше посидеть в ресторанчике на открытом воздухе, позагорать и почитать. Книжка была какая-то увлекательная, Ситников открыл ее накануне и с трудом оторвался, теперь ему не терпелось узнать, что же дальше, но и жертвовать лыжами не хотелось. Он решил решил совместить оба удовольствия, сунул книжку в рюкзак, поставил взятую напрокат машину на огромной парковке перед подъемником, сменил кроссовки на тяжеленные горнолыжные ботинки, купил билет и отправился наверх.
Он вышел из подъемника и сразу ощутил привычную захлестывающую радость от упругого бело-голубого простора, наполненного воздухом, который можно пить, как воду. Было совсем рано, всего начало десятого, и народу на горе было пока немного. Ситников рассчитывал покататься, пока нет толпы, а через час-полтора устроиться за одним из стоящих прямо на снегу длинных деревянных столов, попросить чаю с апфельшьтруделем, горячим яблочным пирогом с мороженым и взбитыми сливками, раскрыть книжку и насладиться увлекательным сюжетом.
Надев лыжи, он легко заскользил
Уже потом, когда они вместе сидели в ресторане, подставив лица солнцу, он разглядел ее как следует. Да, красивая, но таких красивых в Москве – пруд пруди. И все-таки что-то было в ней такое, что заставило Вячеслава Антоновича заговорить с ней не только о погоде и неудобствах, связанных с травмой руки. Олеся приехала в Гармиш со своим бойфрендом, ей было двадцать два года, и отдых на горнолыжном курорте, к тому же отнюдь не дешевом, представлялся ей весьма крутой забавой. Будет о чем девчонкам рассказать. Уроки катанья она брала в Подмосковье, в настоящих горах оказалась впервые, каталась плохо, но это бы ничего, на любой горе полно «чайников» и нет ничего зазорного в том, чтобы выглядеть неуклюжим, осторожным и неумелым. Хуже другое. Ее бойфренд, хотя и привез своих лыжи (твердил, что брать напрокат – это плебейство), но подниматься на гору что-то не рвался. В первый день заявил, что нужно отоспаться как следует, а на второй выяснилось, что он договорился с какими-то живущими в Мюнхене приятелями-москвичами о совместном отдыхе, который заключался в том, чтобы целыми днями ходить по барам и ресторанам, накачиваться пивом и дегустировать местную кухню. Олеся пива не любила, но еще больше она не любила запах пивного перегара и нетрезвый храп на соседней подушке. Она терпела целую неделю, проводила время вместе со всеми, улыбалась и старалась быть милой, после чего махнула рукой на своего пивного любовника и решила отправиться на Хаусберг самостоятельно. Ситников хорошо чувствовал время, его внутренние часы отмеряли время бесперебойно, поэтому он оказался прав: Олеся действительно приехала с первым подъемником и упала на первом же спуске.
Вячеслав Антонович знал, что выглядит для своих пятидесяти двух лет просто замечательно, моложав, строен, густоволос, широкоплеч, и еще он знал, что абонировать на оставшиеся дни эту девочку не составит для него никакого труда. Она была умной, в меру циничной и очень трезвой, и в ней Ситников узрел родственную душу. Все было очень славно: разговоры, кофе, горячий глинтвейн для Олеси, быстрый умелый флирт, стремительный и прямолинейный (ибо каждый точно понимал, чего хочет), и к моменту, когда они вместе спустились вниз и подошли к машине Ситникова, осталось только обсудить детали.
– В каком отеле ты живешь? – спросил он.
– В «Ротер Хане».
– Отлично. А я – в «Партенкирхнер-Хофе», это в двух минутах ходьбы. У меня сьют – гостиная и спальня с двухместной кроватью, так что нужно только доплатить за твои завтраки. Сама сможешь собраться, или тебе помочь?
– Ты хочешь, чтобы я бросила своего кавалера и переехала к тебе?
– Ты тоже этого хочешь, – уверенно и спокойно ответил Вячеслав Антонович. – У тебя есть выбор: шататься по биргартенам и слушать по ночам пьяный храп или ездить со мной на гору и обедать в тихих изысканных ресторанах. Правда, кататься ты не можешь из-за руки, но ведь сидеть на свежем воздухе и загорать все равно приятнее, чем торчать в пивнухе. Можем съездить в Мюнхен, если захочешь, или махнуть в Австрию или во Францию. Не могу обещать заранее, что секс со мной будет лучше, чем с твоим приятелем, но все остальное уж точно будет поприличнее. И, кстати, я не храплю.