Прямо по замкнутому кругу
Шрифт:
Он не смог ничего поделать. До последнего мгновения не знал, что скажет своему демону.
И почему-то совсем не хотелось думать обо всем этом. Хотелось заниматься чем-то простым, человеческим. Помыться.
Хотя ведь он теперь бездомный, так что нужно отвыкать от таких излишеств, как ежедневная ванна.
И вдруг Андрей понял, что следует сделать именно сейчас. Что он хочет сделать.
Он взял такси и поехал за город к родителям.
– Папа, я теперь вроде как безработный, – сообщил Андрей после
Мачеха, Вера, кормила его домашними котлетами из курицы.
– А что случилось? – поинтересовался отец.
Неожиданно для самого себя Андрей ответил:
– Нервный срыв.
– Я сейчас кое-что скажу, а ты, пожалуйста, не обижайся! – вмешалась Вера и поцеловала Андрея в макушку. – Я же говорила! – воскликнула она, воздев руки.
– Вера… – смутился отец.
– Андрей, какое счастье, что у тебя нервный срыв! – продолжала Вера. – А то ты стал совсем… как чужой.
Отец не без тревоги смотрел на Андрея. Наверное, ему хотелось узнать, что же сын будет делать, но он не хотел давить, боялся, что вопросы прозвучат как требования.
– Я не знаю пока, чем займусь, – сказал Андрей. – Надо подумать.
Думать, правда, не было никакого желания. Хотелось отдыхать в комнате для гостей, смотреть телевизор, курить в окно… а, может, и вовсе бросить курить… слушать шорохи в саду и воровать по ночам из холодильника сосиски.
Первый раз в жизни у него не было плана действий.
В пять утра Андрей проснулся от тревоги, которая ныла где-то между желудком и сердцем, сбегал за сигаретами, нарочно оставленными им в машине – чтобы курить поменьше, и выкурил две, на улице, завернувшись в одеяло. Голые ноги в тапках, правда, все равно мерзли и отвлекали от рассуждений о том, что же ему предстоит и как с этим справиться.
Когда Андрей был маленький, он очень любил отца. Потом он им восхищался. Чуть позже – немного ненавидел, но это было сразу после развода мамы с папой.
А потом стал ему завидовать.
И, наконец, почти не мог выносить его присутствия, так как сам себе казался глупым и ничтожным человечком.
Он помнил отца Богом. Теперь он будет Богом своему ребенку – это единственная возможность обрести истинное величие.
Богатство, слава, власть – все это ввергает человечество в трепет и искушение, но это не защита. Люди возненавидят тебя за то же, за что любили, и нет гарантии, что ты справишься с массовым разочарованием и гневом. Толпа непостоянна.
Любовь одного человека – такого, что готов принять не только твою видимую сторону, но и то, что ты тайно скрываешь, твоего темного спутника, – стоит всего мира.
Жизнь Андрея сузилась до одного дня, одного часа, до теплой руки мачехи, которая треплет его волосы, до полуулыбки отца, чей взгляд полон умиротворения, до воспоминаний о горячих поцелуях Кати, которые заводили его даже в качестве фантомов, до мысли о том, что в животе Маши у его ребенка растут ручки и ножки, до запаха желтого листа на яблоне, до тоненького, пыльного луча солнца.
Это
Возможно, ему захочется получить много денег. Он будет переживать, горевать… когда-нибудь он потеряет близких. Его ребенок принесет ему множество волнений и разочарований. Он может расстаться с любимой. Но воспоминания, запахи, ощущение под ногами теплой земли, на которой выросла сочная зеленая трава, всегда будут с ним.
Уговорить совет директоров было не очень сложно. Он знал, что делать. И если в той жизни его козырем можно было назвать авторитет генерального директора, то сейчас его тузом были полтора миллиона собственных денег, которые он готовился потерять. Он был так спокоен и убедителен, что ему почти сразу поверили. Андрей сказал, что хочет обеспечить семью.
Сергей, конечно, сконфузился и даже попробовал избежать сделки, но Андрей клялся, что это не подвох, не ловушка – и тот поверил. Может, Сереже было стыдно. Может, он держал его за дурака. Может, просто очень хотел заработать. Неважно.
Откровенно говоря, Андрей рассчитывал на чудо. Вдруг все сложится так, что его не обманут. Но чуда не произошло.
Он обнищал, и его возненавидели с такой силой, что даже пришлось уехать. Отец одолжил денег на скромную поездку в крымскую деревню. Без моря. В горах.
Каждый день Андрей выходил на выжженные солнцем холмы, брал с собой воду в бутылке, узбекскую лепешку и часами смотрел на долину, на небо, на маленькие сиреневые цветочки.
Он торчал там до середины ноября. Ездил в поселок, на почту – звонил близким. Мобильный он оставил в Москве.
Хотелось так жить вечно.
Но как-то раз прохладным осенним утром он проснулся и понял, что эта жизнь стала ему тесна. Он соскучился по шуму больших городов. По суете больших дорог. По тем, кого оставил в мире, которого словно и не существовало.
И еще очень хотелось калифорнийских роллов.
Андрей попрощался с хозяйкой, помыл мотоцикл и отправился в путь.
Самое странное, что первым же человеком, которого он встретил в городе, была Алина.
Он покупал сигареты, а она шла по улице с пакетами магазина «Джеймс».
Андрей смотрел на нее с искренним недоумением – он уже разучился понимать, как это люди ходят по дорогим бутикам, тратят тысячи долларов на отрезки материи. Это все вернется, но позже. Сейчас он был чист и светел.
– Андрей? – насторожилась Алина.
– Привет! – улыбнулся он.
У него не получалось на нее злиться. Хотел бы, но не получалось. Алина, с ее вульгарными фантазиями, с пошлой одержимостью всем материальным, с ее ущербной системой координат, казалась ему до крайности уродливым представителем Альфа-Центавры, который, несмотря на длинный слизистый хвост и три головы с рогами, тщился произвести благоприятное впечатление на перепуганных жителей планеты Земля. Все бы ничего, но у представителя Альфа-Центавры под мышкой застряла ядерная боеголовка.