Прямой дождь. Повесть о Григории Петровском
Шрифт:
Максим Аммосов нашел Петровского в клубе приказчиков, ставшем центром революции в Якутске. Наряду с областным управлением, которым руководил вице-губернатор Тизенгаузен, здесь теперь расположился новый орган власти — Комитет общественной безопасности.
— Григорий Иванович, — взволнованно обратился к Петровскому Аммосов, — Тизенгаузен вызвал войска. Что делать?
— Успокойся, друг, — положил Петровский руку на плечо юноши. — Пойдем!
Они вошли в комнату, и Григорий Иванович взял телефонную трубку:
— Пожалуйста, барона Тизенгаузена.
— Кто просит?
— Петровский.
— Минутку, —
— Я слушаю, — наконец откликнулся барон.
— У меня к вам дело, барон, — поздоровавшись, сказал Петровский. — Мне сообщили, что в областное управление вызваны солдаты… Зачем вы это сделали?
Тон у Петровского твердый, требовательный.
— Вы знаете, господин Петровский, какое сейчас неспокойное время. Я остался на посту губернатора…
— Знаю, — коротко бросил Григорий Иванович.
— …а потому отвечаю за порядок. Я вызвал солдат, чтобы предупредить бесчинства… Нужно установить вооруженную охрану на телеграфе, почте и в казначействе, а также в других государственных учреждениях…
— Вы зря беспокоитесь, барон: бесчинств не будет. Мы уже повсюду выставили свою охрану… Да, да, вооруженную… Советую вам вернуть солдат в казармы.
На противоположном конце провода надолго умолкли, затем трубка, вздохнув, ответила:
— Хорошо, я отошлю обратно…
Максим с восхищением смотрел на Петровского.
— Спасибо, — сказал Григорий Иванович. — Кстати, барон, сегодня в клубе приказчиков собрание, просим вас присутствовать. Мы также приглашаем полицмейстера Рубцова и полковника Попова. Будете? Вот и отлично. Ждем. — И он повесил трубку. — Все, товарищ Аммосов. Солдат он отошлет обратно… Но все же их надо проконтролировать.
— Есть, — ответил Аммосов и кинулся на улицу.
Когда Тизенгаузен положил трубку, его охватило отчаяние. Он видел, что из-под его ног уходит почва, что его власть утрачивает всякий смысл. Он был зол на себя, на тревожное время, на фон Шеффле, который так ловко улизнул. К чертям все! Будь что будет! Ведь и он сам немало натерпелся тут, на задворках империи, которая уже развалилась.
В зале клуба приказчиков собралось столько народу, что и яблоку негде было упасть. Через настежь распахнутые двери врывался холодный воздух, но в зале все равно было душно.
На сцене за длинным столом, накрытым красной скатертью, президиум собрания. Председатель Комитета общественной безопасности Петровский в наглухо застегнутой куртке, подтянут, за стеклами очков сияют карие глаза. Рядом с ним Орджоникидзе, Ярославский и группа молодых якутов.
В переднем ряду в парадном виц-мундире и при шпаге восседает вице-губернатор барон Тизенгаузен, тут же поблескивают офицерскими погонами полицмейстер Рубцов и начальник местного гарнизона полковник Попов. Рубцов заметно нервничает, а Попов внешне спокоен, лишь чаще, чем обычно, поглаживает седую козлиную бородку. Собственно,
Встал Петровский, поднял руку. Все смолкли.
— Господин Тизенгаузен, прошу вас сюда, — обратился к барону Григорий Иванович, приглашая его на сцену.
Тизенгаузен, помешкав, поднялся. Хотя он человек не робкого десятка, его лицо побледнело, складки у рта обозначились резче.
— А что я должен делать? — растерянно спрашивает он.
— Говорить, — отвечает Петровский. — Мы хотим знать ваше отношение к теперешним событиям.
— Я не оратор, Григорий Иванович. — Все отметили, что он обратился к Петровскому по имени-отчеству и произнес их подчеркнуто уважительно. — Я лишь исполнитель и привык действовать согласно распоряжениям и инструкциям.
— Вы знаете не хуже нас, что старого правительства не существует.
— Знаю. Однако есть новое правительство, от которого я жду указаний. Я собой не распоряжаюсь…
— Не понимаю, каких указаний ожидать? — не выдержал Орджоникидзе.
Из зала полетели реплики:
— Да что с ним говорить!
— Нечего слушать чепуху!
— Тише, товарищи, — повысил голос Петровский. — Что ж, барон, если вам нечего сказать, садитесь.
В глубокой тишине барон возвратился на свое место.
Петровский продолжил:
— Вы, барон, напрасно надеетесь на восстановление царского правительства. Позорная страница трехсотлетнего царствования дома Романовых закрылась навечно. Не продержится долго и правительство князя Львова. Поднялся трудовой народ Петрограда и Москвы, Донбасса и Урала, Екатеринослава и Иванова, поднялись армия и флот, восстали все угнетенные народы России… Никому и никогда уже не удастся восстановить прогнивший самодержавный строй. Если же вы собираетесь поддерживать контрреволюционное правительство, мы будем вынуждены применить к вам соответствующие меры…
— Правильно! — раздалось со всех сторон.
— Тише, товарищи. Теперь послушаем, что скажут полицмейстер Рубцов и полковник Попов… Прошу, господин Рубцов.
Поднялся Рубцов, но его опередил Тизенгаузен:
— Мне вы позволите сказать?
— Пожалуйста.
Барон тяжело поднялся на сцену, помолчав, начал говорить:
— Мне сейчас очень трудно. За короткий срок я многое передумал…
Он не лгал. После отъезда губернатора фон Шеффле барон как бы заново пересмотрел всю свою жизнь. Блестящий офицер, эскадроном которого на парадах восхищался царь. Неудачный роман с фрейлиной, супругой весьма влиятельного придворного сановника… А затем отъезд из Петербурга — сперва в Нижний Новгород, потом сюда, в эту тюрьму без решеток… Его оторвали от петербургского света, от всего, что он любил… Его дети были вынуждены учиться в захолустной гимназии. Он понимал, что последние события могут совершенно изменить его жизнь… Якутск надоел ему до такой степени, что он был готов на все.