Прямой эфир
Шрифт:
— Я не хочу, чтобы ты страдала. Только и всего.
— А я и не буду. Все не так, Танька. Мне не шестнадцать, и он вовсе не пудрит мне мозги. Мы всего лишь общаемся…
— Вечерами. Мы это уже проходили, верно? Только теперь он сменил тактику, предпочитая телефонные звонки виртуальному флирту.
— Флирту, — надсмехаюсь я, отворачиваясь к барной стойке, — скажешь тоже.
— Ладно, — Петрова капитулирует, размахивая белым флагом, и, наконец, оставляет в покое мою похолодевшую ладонь. — Не хочешь говорить о своем Гоше, помоги с выбором оформления. Цветы или воздушные шары? — ловко
***
Наверное, нужно уметь правильно мечтать. Если постоянно молить вселенную о женском счастье, она обязательно откликнется. И что бы ни говорила Таня, еще с университетской скамьи привыкшая оберегать меня как младшую сестру, в своем решении я не сомневаюсь ни на минуту. С несвойственной мне раньше придирчивостью оцениваю небогатый ассортимент своего шкафа, дольше обычного выбирая белье, страшась признаться самой себе, что готова к любому исходу сегодняшней ночи, и окончательно останавливаюсь на нежном кремовом платье струящегося силуэта. Легкий креп едва прикрывает ноги, при этом не делая мой образ вульгарным, и придает легкого романтизма моему виду.
Неторопливо вышагиваю по асфальту, направляясь к блестящему спорткару, и улыбаюсь владельцу, уже заметившему мое приближение, и сейчас показавшемуся из салона. Петрова неправа: один букет на моем счету теперь все же имеется…
— Я буду краснеть весь вечер, — прячу лицо за охапкой белых роз, уже ощущая жар на щеках, и смеюсь, как школьница, не выдерживая внимательного взгляда моего кавалера.
— Не страшно. Мне это даже льстит, — Громов открывает для меня дверь, подавая руку, и дождавшись, когда я устроюсь на сиденье, почти беззвучно захлопывает ее, через пару секунд занимая водительское место. — Готова удивляться?
— А меня ждут сюрпризы? Боже, — запрокидываю голову, немного сползая вниз, смущенная обстановкой и его близостью. — Ненавижу свидания.
— Если честно, я тоже. Так что можно обойтись без лишнего официоза. Говори, что вздумается, не пытаясь мне понравиться, — смеется, заводя двигатель, и молниеносно срывается с места, приоткрывая окно, чтобы впустить внутрь свежий воздух.
Зря! Боже, как зря он позволяет аромату дождя, только что прибившему к земле пыль и едва успевшему закончиться, унести прочь ненавязчивый шлейф своего парфюма. Я хочу надышаться мандариновыми нотками, пропитаться ими насквозь, впервые не радуясь резкому, но от этого не менее любимому всеми, запаху озона.
— Куда мы едем? — я беру себя в руки, как мантру, проговаривая про себя, что на этот раз мой интерес взаимен: Громов то и дело изучает мои ноги, сильнее сжимая руль, дольше обычного смотрит в глаза, и ведет себя иначе, нежели той ночью, когда предложил мне сбежать с переполненного ресторана. Больше не использует глупых прозвищ, заставляя мое имя звучать по-особенному, так как никто никогда не сможет повторить…
Он останавливается на светофоре, и нежно отводит прядь с моей щеки, задерживая в пальцах локон лишь на пару секунд, а мне и этого достаточно, чтобы испугаться дрожи в коленках и жара, спускающегося по позвоночнику.
— В театр, — он хитро щуриться, возобновляя движение, — ты ведь театралка.
— Шутишь? — холодею, теперь смущаясь еще больше: нам обоим известно, каким жутким провалом обернулся мой первый выход в свет в его обществе. И пусть теперь я одета со вкусом, и макияж не потек от проливного ливня, вновь погружаться в ту атмосферу волнительно — признаваться ему в любви я не планирую, но и угадать, что готовит для меня судьба мне не по силам.
— В прошлый раз все прошло неправильно. Так что я намерен провести работу над ошибками.
— Только никаких автографов, — предостерегаю мужчину, деланно хмуря брови, и тут же улыбаюсь, заметив, как уголки его губ ползут вверх.
***
— Ты не привык к вечерним прогулкам, ведь так? — наслаждаюсь теплом его пальцев, держащих меня за руку, и поправляю пиджак, заботливо накинутый мне на плечи идущим рядом мужчиной.
Он любуется окружающими нас домами, словно впервые оказался в этой части города, неспешно шагая по тротуарной плитке. Уверена, чаще он видел эти пейзажи из окна своего автомобиля, который по моей просьбе бросил на парковке супермаркета, и теперь старается запомнить свои ощущения, сосредоточенно ловя каждую деталь: парк через дорогу, освещенный фонарями; лавочки, выполненные в старинном стиле, хорошо просматривающиеся через постепенно одевающиеся в листву деревья, и молодые пары, так же как и мы, прогуливающиеся за руку, несмотря на столь поздний час…
Время давно перевалило за полночь, но мне совершенно не хочется расставаться — я мечтаю продлить эти мгновения, теперь больше всего на свете страшась, что все это больше никогда не повториться. Не хочу, чтобы это волшебство кануло в небытие, не принеся за собой продолжения.
— В последнее время нечасто удается провести вечер так. Трудновато привыкнуть к новому графику, — лишь на мгновенье позволив себе слабость, признается, не скрывая горечи, сквозящей в голосе.
— Ты был близок с отцом?
— Не сказал бы: он пропадал на работе, я был молод и горяч. Я редко появлялся дома, но всегда знал, что он единственный, кто будет готов все бросить, если мне вдруг понадобится помощь.
— А мать? — удивляюсь, выросшая в совершенно других условиях. Моя семья неделима — стараемся как можно чаще поддерживать связь, и я уже с нетерпением жду отпуска, чтобы как можно скорее оказаться дома. Погрузиться в атмосферу тепла и уюта, до рассвета болтая с мамой о наших успехах.
— Через неделю после папиных похорон, она вышла на сцену. Это о многом говорит… — Игорь наклоняет голову, пряча свободную руку в кармане брюк, и плотнее сжимает челюсть, не в силах скрыть очевидного — на великую Эвелину Громову он смертельно обижен.
— У творческих людей всегда так, они принадлежат сцене, разве нет?
— Возможно, но и для своих близких находят время. По крайней мере, так должно быть, иначе, что ты за мать и жена, если пляшешь на премьере, в то время как могила твоего мужа еще не остыла.
— Может быть, это ее способ справиться с болью утраты? Никогда не думал, что люди по-разному переживают свое горе? Кто-то плачет в тишине, прячась от окружающих, кто-то отдается любимому делу, тем самым спасаясь от тягостных мыслей.