Прямой наследник

Соболев Николай

Ставка в лице меня и десятка бояр отправилась до рассвета следующего дня — все верхом, как раз к полудню шагом да рысью успеем, тут всего верст двадцать. Мда. Выезд братвы на стрелку в чистом виде, каждый понтуется, как может. Золота, правда, в стране маловато, но будь его побольше — голову на отсечение, цепями бы все увешались. Вон, перстнями сверкают, доспехами дорогими... Блин, да за те бабки, что на украшение пошли, можно ведь два-три простых доспеха справить! Но нет, нельзя, не по понятиям, нужно разодеться, как павлинам. Потому и на мою одежду хоть и попривыкли, но поглядывают искоса. Зато мне в ней удобнее, а деньги я предпочел потратить

на шелковое исподнее — вши не заводятся.

Вдоль дороги топали припозднившиеся отряды, оглядывая нашу кавалькаду завистливыми взглядами. Вот только не разодетых всадников, а лошадей, главную ценность. Тот же перстень поди еще продай, а конь всегда пригодится.

Когда миновали Яузское Мытище, от войска примчался гонец с известиями о провале миссии двух Федоров. Юрий, снисходя к сединам Федора-Товарко, послов принял у Троицы и совсем было заслушался Федора-Лжу, но тут в дело вступил хитрозадый Всеволож. Он невинно так поинтересовался у молчащего Товарко, а что это молодой да ранний Лжа поперед старшего товарища лезет? И вот тут бы дедушке помолчать, как он раньше молчал, но боярская спесь не дала. Воспрял орел наш, попытался младшего отодвинуть...

— ...воздвиглась межи их брань велика, — докладывал гонец помрачневшей Ставке, — Товарко лаял Лжу словами неподобными, а Юрий Дмитриевич усмехались. А Всеволож не дал о мире и слова молвити.

— Бездельни вернутся, — подвел черту Патрикеев. — Что же, с рассветом полки расставлять надо.

Пока разбирались по избам, пока устраивались, бояре все обсуждали как это мы в такой жопе оказались. Начали с истории того самого пояса и по всему выходило, что развел их Всеволож, как лохов — пояс он якобы получил от своего тестя Микулы Вельяминова, да только Микула Васильевич на Куликовом поле погиб, когда Всеволож еще пешком под стол ходил. Поверили, блин, в сказочку, а теперь расхлебываем. Впрочем, русский мужик всегда задним умом крепок, а русский боярин от русского мужика только сытой рожей и отличается.

Худо-бедно улеглись мы спать, а на следующее утро нам выписали люлей.

Глава 4 — Бежим, спешим, ужасная погоня

Если не вглядываться — красивишно. Ряды войска, знамена со святыми или Спасом, воеводы в начищеных доспехах зайчики пускают.

А приглядишься... как там покойный митрополит Фотий дядьке сказал? «Никода не видел, сыне, столько народу в овчине». Юрий Дмитрич для массовости согнал мужиков войско изображать, вот и прокололся. А нам даже не изображать — сплошь посадские, кто во что горазд, копья торчат в разные стороны, чисто крестьяне с косами-граблями.

— Вон Юрий, — указал на другой берег Клязьмы Патрикеев

— Где?

— Да вон же, под стягом с ездецом[i]... шуба зеленым крыта.

— А где Юрьевичи? — только и успел я спросить, как взревели трубы и загрохотали барабаны.

Саму битву толком и не запомнил, стоял на пригорочке с важным видом, а всем распоряжался Патрикеев — да и то, какой из меня полководец? Хотя общую бестолковку и сумятицу при расстановке уловил даже я. А уж дядька Юрий и подавно все видел — он свои дружины на другом берегу Клязьмы развернул, на нас поглядел, оценил, да и ударил в стык между серпуховскими и московскими воями, куда поставили посадских. Ну они с первого напуска и побежали — кому ж охота незнамо за что головы класть?

Стоявшие вокруг растерянно переглядывались, не решаясь отдать приказ об отступлении,

только Волк весь напружинился и даже начал подпихивать Скалу своим конем. А сдернул меня шурин — он вовремя просек фишку, вымчал перед своими, увлек за собой бывалых воев, а уже они сумели развернуть всю серпуховскую дружину и малость сбить в сторону галицких.

Волк уцепил повод и просто потащил меня вслед за Ярославичем в сторону Москвы. Понемногу оторопь сменялась страхом — сейчас ведь меня поймают, вывернут наизнанку и все, привет, Вася. Соратнички, князья да бояре, тоже чудеса доблести не демонстрировали, а тикали не хуже прочих. Где-то через полчаса мы пробились сквозь разбегающееся войско и помчались относительно свободно. Хорошо хоть пешцы всю дорогу запрудят, погоня увязнет.

А, нет, не увязнет — выскочили сбоку, человек двадцать. Тут уж не смотри, кто вой, кто боярин — выметнули сабли и пошла рубка-колка, но все подозрительно быстро закончилось, я только успел отмахнутся от галицкого да врезать ему кулаком, рубить на стал, не могу покамест привыкнуть человека рубить...

— Видать, разъезд на догляд посылали, случайно столкнулись, — обтер лезвие и вкинул его в ножны шурин.

Позади остались человек пять убитых, да в грязи копошились оглушенные и раненые — не время сейчас полон хватать, хоть я и видел по глазам, как бояр жаба душила. Еще бы, такое богатство бросать приходится, лошадей и боевых холопов!

— Кремль в осаду забивать будем? — спросил я у Патрикеева, когда мы в очередной раз перешли на шаг, давая коням передышку.

— Не с кем, княже. Посадских вон, Юрий вяжет, дружины в разгоне, только людишек побьем.

Эвона, как заговорил, прямо моими словами.

— И что делать?

— В Тверь уходить, переждать.

Остальные согласились, хоть и прятали глаза.

— Князь! — позвал я едущего чуть позади Серпуховского.

Он наддал ходу и поравнялся со мной, заняв место тут же приотставшего Волка.

— В Москве заберешь сестру и сразу мчи в удел!

— А ты? — бросил всякую субординацию шурин.

— А я в Новгород, не ждать же дядьку на Москве.

Василий сдал в сторону, свистнул одного из своих ратников и принялся распоряжаться.

Сколько мы рысили по истоптанной еще вчера в месиво дороге, заляпывая и себя и коней мокрой и холодной грязью, я не помню, но вряд ли долго. Двадцать верст, да рысью и галопом, изредка переходя на шаг, чтобы не запалить коней — ну часа два от силы. Пока скакунов выводили около терема, я вихрем пробежал по горницам, собирая бумаги и письма, остальное-то барахло и так навьючено на заводных лошадей. Копыта прогремели по Троицкому мосту над Неглинной, осталось слева Ваганьково село, и вот мы влетели в усадебку, где я промчался мимо самогонного аппарата, напугав ключника, отбросил деревянные плахи и вытащил крепкий кожаный турсук, набитый серебром, перебросил догнавшему меня Волку, вытащил другой, третий...

Когда наша небольшая кавалькада выметнулась на Волоцкую дорогу, сзади, от Неглинки послышались разбойный свист и крики.

— Изгоном взяли, — сплюнул Волк.

Да, похоже, Юрий послал вперед ратников, приказав не жалеть коней и они ворвались в Кремль на плечах последних беглецов. Все, теперь назад ходу точно нет, только вперед.

Я вытер вспотевшее лицо и едва успел поднять плетку, как нам вслед от Неглинной поскакала добрая сотня воинов. Волк прикрыл меня конем, ратники развернулись и обнажили оружие...