Прямой наследник
Шрифт:
Из какой речушки выскочили три ушкуя, я так и не приметил — может, из Колокши, может из Сонохты, может из какой еще мелкой протоки. Выскочили и вцепились в передний насад, отчего и пострадали через свою наглость и жадность. Шли-то мы в дорожной сряде, с виду купцы, а не княжеская дружина, вот они и порешили взять на гоп-стоп первый кораблик, а остальные сами в руки придут.
Ну они и пришли, конечно — как раз успели брони надеть, пока река нас несла на лихих молодцев. Ушкуйники как движуху у нас увидели, так мигом просекли, что облажались и что сейчас
Звенели сабли, стучали в щиты булавы, ревели воеводы, на хлипких качающихся посудинах сходились ратные, но мало-помалу дурацкая ситуация, в которую мы попали, дошла до всех участников — Федя Пестрый отбивается на первом насаде из последних сил, дальше человек восемьдесят ушкуйников, а уж следом вся наша шобла с тройным перевесом в силах. Некоторым образом пат — Пестрого они добьют, но и мы за то время их вырежем, если не стрелами утыкаем.
Потому рубка сама собой затихла и стороны замерли друг перед другом, сжимая оружие, пока остров еще не погибших кораблей сносило течением.
— Бросай оружие, кто жить хочет! — прогремел Патрикеев, сверкая позолоченным зерцалом доспеха.
— А ты кто будешь, чтобы мы оружие бросали? — ернически вопросил один из сбившихся в кучу ушкуйников.
— Князь Юрий Патрикеев, боярин великого князя московского!
— Это которого? — ехидничал тот же голос. — Что Юрий согнал? Юрьевых бояр мы всех знаем...
Вот же... Ни телефона, ни интернета, но все уже знают!
— Вятские, — шепнул мне Волк. — Они с Юрием давно дружбу имеют.
— Как согнал, так и посадит! — ощерился Патрикеев. — А ну!
По его команде лучники натянули тетивы
— Эй, эй, православные, — заголосили супостаты, — негоже так, своих побьете!
— А что ж вы на нас, на православных, набросились? И кого под Ярославлем грабите, татар да булгар тут нету!
Крыть было нечем и окруженные недовольно заворчали. Впрочем, их намерения читались по численности — для того, чтобы идти на Низ, бесермен потрошить, их маловато. Значит, рассчитывали на добычу здесь, в русских водах.
Двое ратников прикрывали меня щитами, а я наблюдал всю замятню, не влезая в переговоры. Вон тот, постарше на которого оглядываются — вожак, Флинт местного разлива. А чуть посторонь бешеного вида кряжистый мужик — не иначе Сильвер, даром что при обоих ногах. Мы идем на Кюрасао, блин.
Неизвестно сколько продолжались бы препирательства, но тут наш пелотон наконец-то стукнулся в берег. Толчок вывел всю композицию из равновесия, «Сильвер» с ревом ломанулся вперед, занося над головой топор, но... звонко щелкнули тетивы и целых три стрелы остановили его полет. Рванувшиеся было за ним тоже получили свое, но большинство не стронулось с места, повинуясь надсадным крикам «Флинта».
— Сдавайся!!! —
— Считаю до трех, — вылез я. — Кто на счет три будет держать оружие — умрет.
Второй ряд ратников снова натянул луки, опустив стрелы так, чтобы они смотрели прямо в лица ушкуйникам.
— Что с нами будет? — угрюмо спросил «Флинт».
— К Ярославскому князю свезем, тут его княжество, как он решит.
Лица пиратов разгладились — видимо, не успели еще в здешних водах напакостить.
— Будь по вашему, — кинул саблю предводитель.
Пестрому, даром что рубился с первого напуска, только бровь рассадили, но кровищи натекло знатно. Залепили его мазью — черт знает, что за мазь, с медициной тут полный швах — замотали тряпицей, уложили на овчины, тулупом прикрыли. Раненых перевязали, убитых пятерых наших да восемь вятских сложили рядком, а вечером, когда к берегу пристали, вырыли могилку да крест срубили, Никула отходную прочитал.
Пока хоронили, кашевары спроворили ужин. После еды разлеглись у костров, но захваченное оружие сгрузили на один из насадов, под охрану, а вятских повязали и тоже стражу приставили, чтоб даже мыслей лишних не возникало. Только Флинта не вязали, а устроили у нашего костра.
Поначалу он все больше помалкивал, нас слушал, а потом понемногу встревать стал. Особенно когда Никула мне про недавнюю историю рассказывал — я никогда не упускал случая информации набраться, что из книг, что вот из таких посиделок. Вышата Андреич Ахмылов, Флинт наш, оказался из хорошей, но захиревшей новгородской семьи, прадед его аж посадником служил, дед у архиепископа, отец уже считался сыном боярским у владыки, а сам Вышата докатился до Хлынова-Вятки, где таких молодцов-удальцов принимали с распростертыми объятиями.
Там же целая разбойная республика выросла, ни дать, ни взять вятское казачество — сами себе начальники, всех вокруг потрошили, набегами чуть ли не до Каспия доставали, на пике могли выставить от пяти до десяти тысяч судовой рати. И вот эта сила давно союзничала с Юрием. Мы только переглядывались с воеводами — оторвать бы вятских от галицких, сразу бы расклады поменялись. Но пока не в наших силах.
— А скажи, Вышата, с чего вы на Волге безобразить решили?
— Мы повольники, где хотим, там и ходим, — буркнул пленник.
— Ну да, ну да, — повернулся я на пузо. — Вы по Волге, мы по Двине, Тверь против Москвы, Новгород против Твери, вот и бьют русских поодиночке то литва, то татарва.
Что Ставка, что ушкуйник уставились на меня с некоторым недоумением — тут по сей день делятся не на «русских» и «нерусских», а на московских, галицких, ярославских, рязанских и так далее.
— Москва больше всех заела, — запальчиво возразил Вышата, вызвав недовольное ворчание моего окружения.
— Конечно, — согласился я, — но без сильной Москвы Куликову полю не бысть. Вот представь — живем мы заедино, как при Владимире Святом, неужто татар не побьем и от выхода не откажемся?