Прямой наследник
Шрифт:
В Переславль мы въехали во всем блеске — со стягами, под трубы и барабаны, при полном параде. Первым делом отслужили молебен, приняли дела от великокняжеского наместника, коим до сей поры оставался Федор Добрынский, владевший несколькими селами и здесь, и под соседним Юрьевом. Он нашему приезду порадовался, ввел в курс последних новостей и... уехал на Москву, официально докладывать о передаче удела. Неофициально же он занимался поддержанием слухов о замене Юрием всех московских служивых на галицких и звенигородских. Впрочем, основания для этого слуха давали и вполне естественные кадровые перемены в великом княжестве, мы же только усиливали опасения бояр, дьяков да детей боярских.
Понемногу собрались
— Все, все москвичи! — восклицал он, бурно размахивая руками, отчего крылья его охабня так и летали по горнице. — И князья, и бояре, и воеводы, и дети боярские, и дворяне! Все, от мала до велика!
— А купцы и посадские?
— Торговый люд больше за Юрья, — не стал врать Голтяй.
— Так с чего служивые вдруг поехали? — я до сих пор не мог поверить в такие расклады.
— Потому как ты есть великий князь, — отбил Голтяй поклон, — а удельным князьям мы служити не повыкли![iii]
Вот подумал бы, что лесть, но сам, своими глазами видел ежедневно прибывавших в Переславль. Тоже проблемка — куда всех деть, куда расселить, куда к делу приставить... Терем и двор наместника уже не вмещал всех, кого хотелось бы видеть поблизости, загородная усадьба Княжево тоже переполнена, кое-где пришлые начали рубить новые избы, но все это паллиатив — ну не влезет вся Москва в Переславль, как ни крути, не влезет.
Почти все лето мы бились с этой задачей, распихивая народ по всему уделу, отправляя ратных на Кукшу и во владения в других княжествах — была у московских князей такая фишка, «примыслы», когда они скупали имения у «соседей». Вот так сидишь себе, княжишь суверенно, а потом вдруг хоба! и у тебя самый большой землевладелец вовсе не ты сам, а хитрозадый московит, и все, конец независимости. Новогород даже в договоры с великим князем включал такой пунктик — не продавать вотчин московским, а то знаем мы вас!
Но все равно, «у нас сегодня вечером вся Москва!» уже не шутка, а тяжелый головняк и бог весть, как оно повернулось бы дальше, но...
Но Юрий Дмитриевич, глядя на пустеющую Москву, решил оставить трон, то бишь стол. Доглядчики мои так и сообщали — «непрочно ему сидение на великом княжении», а сам Юрий вызвал меня в Москву для заключения нового докончания, то бишь договора о взаимоотношениях. Для солидности, на моей «высокой договаривающейся стороне» выступали брат Юрия Константин Дмитриевич, да мои кузены, а Юрия племянники Иван да Михаил Андреевичи, да шурин Василий Ярославич. И дядька по всей форме признал меня «братом старейшим», то есть главой дома Калиты.[iv]
Подводный же камень был в том, что ни Василий, ни Дмитрий в этом договоре не участвовали, отчего пришлось вносить в текст требование дядьке и мне Юрьевичам не помогать. И всем князьям, буде объявятся у меня недруги, выступать против оных заедино.
В конце августа Юрий отбыл в свой любимый Звенигород, а я остался княжить.
И взойдя на гульбище набережного терема, впервые осознал, что вот теперь я настоящий великий князь, без дураков. И все делать надо быстро, очень быстро, время дорого, а свершить нужно ой как немало. И что править теперь придется самому — нет рядом ни Витовта, ни Софьи, ни Всеволожа.
Впрочем, насчет последнего я ошибался.
[i]
[ii] Ряд — договор, соглашение, отсюда "подряд"
[iii] В реале массовый отъезд служивых произошел на Коломну, куда посадили Васеньку
[iv] Именно так все и было
Глава 6 — Вот и нету таракана
Всеволож приперся, когда я подбивал итоги недолгого правления дядьки на Москве. Времена нынче простые, феодальные, стал великим князем — получил в личное владение княжество. Все вокруг колхозное, все вокруг мое. И если самые толковые правители обычно считали свое достояние достоянием княжества, то ан масс все думали так же, но с небольшой разницей: считали достояние княжества своим личным. Ну и поступили дядька с кузенами соответственно, набивая в первую очередь кубышку, а на них глядя так действовали и остальные, каждый тащил все, что плохо лежит. Как чуяли, что недолго им гужеваться.
Юрий вывез великокняжескую казну — вернее, то, что в ней оставалось после того, как большую часть эвакуировал и припрятал я. Зато теперь, когда татары потребуют выход, я мог законно валить все на галицких — было серебро, не отрицаем, но оно самоликвидировалось. Князем кто был? Юрий? Вот с него и спрашивайте.
Ладно бы только казну — деньги дело наживное, но и обстановка, и одежда и даже иконостасы в тереме понесли потери. Бояре галицкие точно так же выносили усадьбы своих коллег, о чем мне плакались и Патрикеев, и Голтяй, и Добрынский и многие другие, от бояр не отставали рядовые ратники и в целом Москва будто пережила налет иноплеменной силы, везде что-нибудь да сперли. Впрочем, причину этого понять можно — бедная страна, если военный поход не принес прибытка, князь разорится, а его воины разбегутся. Вон, лет тридцать тому папенька на Двину ходил, очень там хотели из-под Новгорода к Москве уйти, отменный шанс выпал прибрать весь край к рукам. Не прибрали, просто из-за того, что войско принялось грабить, да так, что на Двине и по сей день ни о какой Москве и не говорят, кроме как в бранном контексте. Или, например, литовские воеводы, когда чуют, что вот прям щаз их московское войско по стенке размажет, попросту бросают обоз. И все — каждый ратник бросается грабить, а войска как такового нет. И хорошо еще, если литвины удирают, а не разворачиваются и не начинают избивать потерявшую управление толпу.
Так что ходил я по ободранным теремам, сеням и повалушам, считал убытки, да слушал стенания соратников. Тут вообще к таким поворотам судьбы относились не то чтобы как к должному, но ко вполне обычному — ну да, все пропало, все, что нажито непосильным трудом, но так ведь оно регулярно пропадает! Сколько раз город дотла горел, сколько раз его татары на копье брали, сколько раз моровое поветрие выносило — бог дал, бог и взял. Трудись, молись, помогай ближнему — бог снова даст.
И снова загудел торг, где посадские присматривали новую утварь взамен утраченной, повезли корма княжеские и владычные данщики, застучали топоры, подправляя избы, клети и заборы...
Наверное, при здешних раскладах другой modus vivendi и невозможен, но я так и не привык и потому убивался над каждой потерей. Житный двор расточили почти весь — в корм войску, лошадям, а что и с собой прибрали уходящие галицкие. Причем в спешке, неаккуратно, сердце болело видеть втоптанные в пыль зерна. Приказал смести и просеять, чему все удивились, ну ясно же, что такое зерно в пищу негодно, а через несколько седмиц навезут новый урожай. Объяснил, что нужно отобрать на сев крупные семена — выполнили, но меж собой шептались о странностях великого князя.