Прямой наследник

Соболев Николай

Ныне же вместо идеологии вера, и люди за нее крепко держатся. Диме без Ипатия в Литве ой как трудно пришлось бы, а тут своими руками развалить основу национального согласия, да еще в такое непростое время? Вот мы и порешили — нафиг. Хочет император под папу лечь — его проблемы, нас не касаются.

Так что месяца через три Исидор через Новгород отправился голосовать за унию. Проводили его без особой помпы, бабла, как он просил, ему не дали, самим нужно, но с митрополичьих владений набрал он и кормов и, в особенности, пушнины. Товар ценный, в Европе при деньгах будет.

И

вместе с послом василевса, сопровождающими и кипой верительных грамот укатил. Но кое-что я даже с него урвать сумел — в обмен на двух говорящих на немецком чехов и пятерых сынов боярских в Москве остался десяток ученых греков, переводить да учить. Плюс книжек из библиотеки Исидоровой я вымутил. Что характерно — всяких богословских сочинений у него мало, а вот рукописей естественного и общегуманитарного содержания хватало, у меня прямо глаза разбегались. Еще среди своих дел успел Исидор составить полноценный каталог митрополичьей библиотеки, надо будет того же грека, что проект затащил, посадить за описание накопленного мной. И пора, пора делать большую библиотеку где подальше. Бумага уже получше выходит, можно начинать переписывать свитки.

Вести из новообретенных благодаря Шемяке Верховских княжеств приходили странные: тот самый Улу-Мухаммед стал лагерем под Белевом на зимовку, а сыновья его ходят вокруг в походы с целью добыть пропитания. Но что характерно, не на земли Московского княжества.

— Царь ордынский Махмуд, да с сыновьями с Мамутеком, с Ягупом, с Юсупом, с Мустафой да Касымом, со всей своей тьмой напротив Белева-города крепостицу поставил.

Тьмой? А, десять тысяч по старорусскому счету. Меня аж подбросило — сколько-сколько??? Десять тысяч воинов???

— Оружных по сказу белевского князя пол-шесть тысяч человек[ii], прочие же чады и дети, числом втрое большим.

— Всей ордой откочевал?

— Так, княже.

— А почему под Белев?

Почему откочевал — понятно, спихнули с престола Кичи-Мухаммед и Сеид-Ахмат. Но почему именно Белев? Последние известия об Улу-Мухаммеде говорили, что он в Крыму обосновался. Там очередная пертурбация — померла очень авторитетная тетенька, Джанике-ханум, дочь Тохтамыша и жена Едигея. Топила она за Хаджи-Герая, того самого, что вписывался за княжество Феодоро в войне с генуэзцами, а как померла, Герая выперли в Литву, а на его место нарисовался Улу-Мухаммед.

— Мурзы ширинские, допрежь сторону Махмуда державшие, к Седи-Яхмату качнулись. Оный Седи-Яхмат крымские улусы под себя взял.

Ага, значит, благодетеля моего Улу-Мухаммеда на мороз выперли. Но судя по тому, что крымская династия именовалась Гераями, последнее слово еще не сказано. И нам еще предстоят долгие лета разборок со степной аристократией, с этой сворой сыновей, отцов, родных и двоюродных братьев, племянников, побратимов, выкормышей, с удальцами и багатурами, которые всегда знали только один закон: бей первым!

— Махмуд же Большой в литовской замятне держал сторону Жигмонта...

Так. Все ясно, мне все ясно.

На Волге сидит Кичи-Мухаммед, в Крыму и по Днепру Сеид-Ахмет,

в Литве Улу-Мухаммеду тоже не рады. Куда в таких раскладах идти? Да только к нам и остается, уповая на то, что Великий князь московский не забыл, кто ему ярлык выдал.

— ...из хвороста тын исплел, и снегом посыпал и водою полил, и смерзеся крепко. И с воинством своим хоте там зимовати.

Подарочек, блин. Представляю, как там белевский князь себя чувствует. Кстати, о князьях...

— Верховские князья докончание подписали?

— Руки не дошли, — развел ими Шемяка. — На словах все за нас заложились, но привыкли, вишь, на все стороны смотреть.

— При таком случае склонить дабы князя Московского в отца место признали, — пристукнул резным посохом Голтяй.

Широкая феодальная общественность в лице думных бояр и княжат программу поддержала. И вообще рвалась в бой с целью замочить недавнего благодетеля в сортире.

— Вы уже однажды требовали воевать, чем кончилось, напомнить?

— Княже, господин наш, когда зверь тонет, тогда и убить спешат, ибо если на берег выберется, то многих поразит и сокрушит, — выразил общую позицию ястреб Патрикеев. — И незнамо, убит ли будет или живым убежит.

— Зверя... Люди все же, хоть и басурмане, а люди.

Гуманистическая концепция отклика не вызвала, а вот Дима удивил:

— Войско собирать надо.

Мы переглянулись и коллега-попаданец объяснил:

— Тарасницами и добрым словом добьемся большего.

Так и порешили выдвинуть войско, проверим как минимум в походе, а коли до сечи дойдет, то опробуем и артиллерию, и гуляй-городки в деле.

Пока судили-рядили, разведчики и доглядчики принесли хорошие новости — у татар не пять тысяч оружных, а примерно три. Но сокращать размеры похода, несмотря на дикие расходы, мы не рискнули, вдруг ошиблись и там все-таки пять тысяч?

— Рязанцы на Одоев идут, тверичи на Калугу и у Козельска с московской ратью совокупятся, — излагал план кампании Дима. — При тверичах четыре пушки легкие, да одна великая.

— Мои пушки не успевают, только через неделю закончат.

— Значит, пойдешь с пушкарским нарядом через неделю, догонишь.

Снова через Москву потекли отряды, по зиме больше похожие на крестьянское восстание — все в тулупах или курчавых овчинных зипунах, суконных или меховых шапках, даже новомодные валенки попадались, а вот оружия почти не видать. Разве что у бояр и начальных людей, а большинство предпочитало воинскую справу везти на санях и не утруждаться лишней тяжестью.

Проходили переславцы, дмитровцы, владимирцы, ярославцы и прочих городов, отряды кузенов, удельных князей и бояр — сила немалая, тысяч восемь насобирали. Мрачноватые мужики, оторванные от тягучих зимних занятий, запахивая от мороза простецкую сряду, правили бесчисленными санями с припасами, и заиндивевшие лошаденки косили по сторонам печальными глазами. С моей любимой площадки на верхотуре Москворецкой башни масса войска, все эти повозки, конники, пешцы представлялись огромной змеей, что выползает на Ордынскую дорогу через мост и теряется вдали в ее извивах.