Прыжок через невозможное
Шрифт:
Неизвестно только, есть ли противотанковые минные поля, и это Кунаков должен установить совершенно точно. Они приостановят темп прорыва переднего края в квадрате двадцать два — ноль пять и значительно снизят эффект неожиданности. Но у начальника инженерных войск свои соображения на этот счет, и с ними командарм не может не считаться. Пожалуй, и в самом деле разведку и разминирование этих полей, если они будут обнаружены, лучше произвести перед самым броском через Гремучую.
Командарм ничего пока не ответил генералу Кунакову. А решить нужно не только это, но и более важное —
Прорыв обороны дивизии генерала Ганштейна многого стоит уже сам по себе, но ведь этого мало. С ходу можно, пожалуй, атаковать еще и дивизию фон Бухнера, чтобы выйти все-таки в тыл третьей танковой армии немцев.
Уже поздно, наверное?
Командарм отдергивает рукав кителя и смотрит на часы. Да, первый час, а надо бы посоветоваться с начальником штаба. Спит он или не спит еще? Вчера почти всю ночь работал, может быть, сегодня и спит уже. А что, если позвонить дежурному по штабу?
— Как «девятый»? — спрашивает он дежурного, называя начальника штаба его позывным номером. — Отдыхает уже?
— Нет, товарищ «двенадцатый». Все еще работает.
— Ну так пусть зайдет ко мне... Что же это вы, Алексей Алексеевич, — укоризненно качает головой командарм, когда входит к нему начальник штаба, пожилой генерал могучего телосложения, — Скоро ведь совсем не до сна будет.
— А я, товарищ командующий, и в мирное время никогда раньше часа не ложился, — смеется начальник штаба, поглаживая окладистую бороду с заметной проседью.
— Ну тогда давайте посидим еще полчасика.
И они сидят за картой целый час или более того, набрасывая на ней различные варианты прорыва обороны противника в квадрате двадцать два — ноль пять.
Начальник штаба очень осторожен. Ведь войска готовятся к осуществлению той наступательной операции, которую утвердили уже и Военный совет армии, и штаб фронта. Поэтому вариант форсирования Гремучей, предлагаемый начальником инженерных войск, он считает вспомогательным, подчиненным главной задаче армии.
— Ну да, конечно же, — соглашается с ним командарм. — Это само собой. Но ведь надо думать и о том, что прорыв обороны противника в квадрате двадцать два — ноль пять может оказаться более успешным, чем на других участках Гремучей. И тогда армия могла бы решить значительно большую задачу.
— А мне думается, товарищ командующий, — замечает начальник штаба, — эту дополнительную задачу лучше все-таки было бы осуществить частями фронтового резерва.
— Вы, значит, сомневаетесь?..
— Я просто хочу избежать излишнего риска. Армейская операция разработана весьма обстоятельно, и у меня нет никаких сомнений в успешном выполнении поставленной перед нами задачи. А «эксперимент» генерала Кунакова (я все-таки считаю его экспериментом, товарищ командующий) неизвестно еще как осуществится...
Командарму ясно, что начальник штаба не хочет выделять значительных сил на эту довольно рискованную, как ему кажется, операцию, и он вполне понимает его. Ведь осуществить ее по первому варианту должны были главным образом части фронтового резерва. Но теперь, когда выход в тыл третьей
Да, начальник штаба прав: фронтовые резервы во всех случаях тут необходимы и их завтра же нужно просить у командующего фронтом.
Все это окончательно решает командарм, отпустив начальника штаба и просидев наедине с оперативной картой никак не менее часа. За окнами, выходящими на восток, уже розовеет узкая полоска у горизонта, а он не чувствует усталости — выспаться ведь можно и потом, по пути в какую-нибудь из дивизий. В этой летней наступательной операции Советской Армии, ставящей своей целью освобождение Белоруссии, командарм — уроженец Минска хочет сделать не только все возможное, но и невозможное, лишь бы помочь нашим армиям прорваться поскорее к его родному городу. Ему известно, что офицеры штаба генерала Кунакова называют операцию «ПЧН» «прыжком через невозможное», и это ему по душе.
Тревожит его пока лишь одно — а что, если все-таки кто-нибудь случайно проболтался? Это станет известно лишь после того, как саперы разведают подступы к переднему краю немцев в квадрате двадцать два — ноль пять. И в том случае, если обнаружат они там противотанковые препятствия, сразу же станет очевидным, что противник осведомлен о способе форсирования Гремучей. И тогда придется отказаться от проекта «ПЧН» и осуществлять запасной вариант переправы, разработанный штабом инженерных войск на всякий случай.
Весь день двадцать первого июня ефрейтор Голиков проводит в давно уже оборудованном им наблюдательном пункте в квадрате двадцать два — ноль пять. У немцев по-прежнему все спокойно, а на Голикова нахлынули воспоминания первого дня войны — завтра ведь третья годовщина...
Война застала его в Крыму, в доме отдыха железнодорожников. Слесарь паровозного депо Василий Голиков пробыл в нем всего одну неделю, и вдруг эта страшная весть — война!.. Он был еще слишком молод тогда и не понимал всей трагичности происшедшего. В первое мгновение он вообще ощущал лишь чувство досады оттого, что летит к черту заслуженный отдых в роскошном крымском дворце. А в том, что наши войска очень скоро вышибут немцев за пределы Родины, у него не возникало ни малейших сомнений.
Однако уже по тому, как трудно было выехать из Крыма и как встревожены были отдыхавшие там кадровые офицеры, понял он вскоре, что положение явно нешуточное. А наслушавшись противоречивых рассказов в тамбурах и на крышах вагонов, ибо ехать пришлось без билета (вернее, без компостера на имевшемся у него бесплатном билете), он совсем перестал понимать, что же такое все-таки происходит.
А дома уже ждала Голикова повестка из военкомата. Заплаканная мать торопливо приготовила ему все необходимое в дорогу. Отец, старый солдат, участник первой мировой и гражданской войны, подбадривал: «Не робей, Вася! Наши германца непременно расколошматят. Только сам смотри не подкачай».