Прыжок через пропасть
Шрифт:
— Кто посмел? — взревел Сигурд в ярости и, резко повернувшись уперся глазами в Далимила-плеточника, подбирающего свой бич для следующего удара, если такой потребуется.
— Я посмел! — с вызовом сказал Далимил и отвел плетку за спину. Следующий удар занял бы секунду, а Сигурд даже приблизиться бы к нему не успел.
И герцог, встретившись взглядом с суровым воином, прочел в его глазах, что новый удар, если в самом деле последует, придется в лицо ему, герцогу Трафальбрассу. Это будет страшный удар… Герцог не боялся никогда ни меча, ни копья. Но удар плеткой просто опозорит его на всю оставшуюся жизнь. Плеткой бьют животных и рабов, но не герцогов. Такой удар превратит его, сиятельного и знаменитого, в равного рабу.
— А ты еще откуда взялся? И вообще кто такой? И кто дал тебе право ударить моего оруженосца? — спросил Сигурд уже без открытой ярости, которую только что демонстрировал. — Своих оруженосцев бить имею право только я!
— Я — оруженосец рыцаря, которого вы зовете князем Ратибором, он бился сегодня в меле плечом к плечу с тобой.
— И что же, у вас в Аварии все лезут в дела, которые их не касаются?
Далимил не подтвердил свое аварское подданство и не отверг его. Сказал обтекаемо:
— В Аварском каганате есть хороший обычай. Там лжецов бьют кнутом. И я очень хочу ударить тебя, конунг, потому что ты — лжец и негодяй, каких не сыскать по белу свету.
— Что-то у нас сегодня происходит неприличное, господа… — хмурясь, сказал рыцарь с перевязанной рукой, сообразив, что кастовая принадлежность требует от него проявления кастового братства. — Оруженосцы и простолюдины позволяют себе оскорблять рыцарей!
— Я только свидетельствую против конунга Трафальбрасса, обвиняя его во лжи, — ответил Далимил. — И говорю о своем желании наказать лжеца, как наказывают последнего раба. Потому что только рабу прощается отсутствие чести. Его за это не убивают, а бьют.
— Что ты и твой князь можете знать об этом? — взревел Сигурд, почувствовав поддержку.
— Да, — сказал и рыцарь, — изволь объяснить, что ты имеешь в виду?
— Это я подобрал на дороге двух раненых саксов, что сопровождали эделинга Аббио во время подлого нападения. Они утверждают, что узнали людей Сигурда в нападавших, хотя те и были в одежде франков. Этих же людей они опознали и в повешенных. Следовательно, отказываясь от них, конунг Трафальбрасс лжет и снисходит в своей лжи до уровня раба, которого следует бить кнутом.
Далимил умышленно не называл Трафальбрасса герцогом, а упорно величал конунгом, подчеркивая самозванство Готфрида и, следовательно, такое же самозванство его знатности. Это еще больше выводило из себя Сигурда. И только отведенная для удара плетка, которая его пугала, сдерживала готовую прорваться ярость.
В это время Гунальд поднялся на ноги. Но рыцарь с перевязанной рукой наступил на кинжал, не давая поднять его. Второй оруженосец герцога, такой же мощный, как Гунальд, выступил вперед и закрыл собой Сигурда от плетки Дали-мила.
Сигурд вдруг наклонил голову.
— Я сам бы проучил этих мерзавцев, — сказал он, чувствуя, что потерял поддержку. Кастовое братство в сакском рыцаре все же уступило национальному чувству, к которому добавилось желание узнать правду, и герцогу пришлось опять выступать в одиночестве. — Но это ниже моего достоинства — поднимать оружие на простолюдинов в поединке. И потому я выставляю за себя двух оруженосцев. Пусть состоится Божий суд!
— Ты требуешь Божьего суда? Не кощунствуй! Ты проиграешь, Сигурд! — раздался из-за спин собравшихся новый голос, низкий, с сильным акцентом, с трудом выговаривающий сакские слова, но безжалостно-насмешливый. — Ты отдаешь своих людей на смерть, а себя на позор. Помни, что Бог всегда знает правду! И пусть это будет Бог христиан или скандинавов, или даже иудеев. Бог един, только разные народы по-своему понимают его.
Рыцари и ратники обернулись.
— Я тоже свидетельствую против тебя, Сигурд, — выступил вперед, рыцарь, называемый князем Ратибором. — И мне ты имеешь право дать полное удовлетворение.
Сигурд вдруг низко наклонил голову, словно готовился, как зверь, к прыжку.
— Я ничего не имел против тебя, князь. Но ты сам приговорил себя к смерти. Завтра мы скрестим с тобой оружие. Я видел тебя сегодня в меле. Ты хороший воин. И нет среди франков такого, кто сможет с тобой справиться. И со мной они не справятся. Сначала мы побьем франков и саксов… Всех саксов, что собрались здесь сейчас! — взревел он. — А потом сразимся с тобой. Мы двое — самые сильные здесь. Я знаю. И останется только один. Единственный! Этим единственным буду я. Обещаю…
— Бог рассудит! — решил мнимый Ратибор.
— А сегодня я хотел бы увидеть мертвым твоего оруженосца. Это будет для тебя предзнаменованием… Приведите коней! Бой будет на большом ристалище!
— Карл запретил ссоры во время проведения турнира, — напомнил рыцарь с перевязанной рукой. — И потому я предлагаю послать к Карлу гонца с просьбой разрешить бой в нетурнирное время.
— Пусть так, — согласился Сигурд. — Встречаемся на ристалище через четыре часа. Как приятно, должно быть, умирать на закате солнца…
Рыцарь с перевязанной рукой вопросительно посмотрел на князя Ратибора. Хотя тот и плохо говорил по-сакски, но все, очевидно, понимал, и потому кивнул, звякнув бармицей, повернулся и удалился широким сильным шагом в сторону своей палатки.
— Хотел бы я знать, почему он не показывает лица… — произнес один из саксов.
— Поговаривают, — сказал другой рыцарь, — Ратибор получил сильный ожог от греческого огня, когда совершал
очередной набег на византийские земли. И просто не хочет раньше времени пугать своих соперников собственным уродством, которое пострашнее любого оружия.
— Да, он не лишен благородства, хотя и аварец, — по-своему понял сказанное рыцарь с перевязанной рукой.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Ставр с Барабашем тем временем направились в Хам-мабург не по дороге, где все еще сновали прохожие, а напрямую через лес, что значительно быстрее. За последние несколько дней лес вокруг города приобрел совершенно новые очертания. Множество людей, стремясь сократить путь, вытоптали столько новых тропинок, что человек, долго в здешних местах не бывавший, пришел бы в изумление и подумал, что попал он совсем не туда, куда следовало. Впрочем, Ставр, идущий, как всегда, первым, не обращал на тропинки внимания, ориентируясь только одному ему ведомым образом и никогда не теряя правильного направления. Даже совершая вынужденные обходы вокруг бурелома болотца, каменной гряды, или другого препятствия, которое обойти было проще, чем преодолеть.