Псалмы Ирода
Шрифт:
«Господин наш Царь…» — Червь хохотал, но для Бекки этот смех был менее страшен, чем истинное безумие. Сатанинский Червь — истинная сущность Бекки — требовал ответов на вопросы. Нет, это не безумие. Сердце Бекки утверждало то же самое и с той же уверенностью, с какой недавно верило в безумие матери. Повинуйся без колебаний, соверши то, что разорвет тебя самое от сердца до матки, отведи слепой взор от жестокости, стань улыбающейся прислужницей зла, и все это лишь потому, что таков извечный ход вещей, и не надо никаких рациональных объяснений — вот оно истинное безумие.
— Зачем тебе
— Как это «зачем»? — В голосе Хэтти звучало такое удивление, будто она забыла, что ее дочь все еще сохраняет дар речи. — Зачем? Да затем, что у меня есть право знать это! Затем, что я ее мать, равно как и твоя. Я хочу, чтоб мой ребенок был со мной!
— Ты хочешь получить ее труп. — Эти слова выговорились легче и прозвучали громче первых. «Если я творю зло, пусть я сотворю его в полной мере. Если грешно противиться тем, кто зачал и родил меня, то я уже все равно проклята». — Ты хочешь обменять ее шкуру на свою, расстилаясь под ногами Адонайи. — Бекка подняла пылающее лицо и крикнула: — Ты хочешь, чтобы она умерла, и тогда он позволит тебе жить! Я видела твои глаза, когда они уводили старух на смерть, я видела в них ужас. А вот я не боюсь! Я хочу, чтоб она жила, даже если ради этого мне придется умереть. Так кто же из нас для нее настоящая мать?
— Ты не боишься, — эхом отозвалась Хэтти. — А чего тебе бояться — такой юной и свежей? Тебя-то он оставит в живых! — Не было смысла объяснять, кто такой этот «он». Адонайя ушел из гостиной, но ощущение его присутствия накрыло весь Праведный Путь как зимний туман. — У тебя целый карман золота, чтоб выкупить свою жизнь. А что есть у меня?
Бекка услышала в голосе матери надлом. И хотя Червь, что сидел у нее внутри, издевался над ее слабостью, она не могла не ощутить острую боль сочувствия к этой женщине. Она сказала мягко:
— Ты еще молода, мама. Ты только что доказала, что еще можешь рожать. Любой разумный альф был бы рад…
— Держать кормящую мать? — взвизгнула во весь голос Хэтти. — Кормить ее до тех пор, пока она снова не войдет в пору, что может произойти даже через несколько лет, когда младенца отлучат от груди?
Бекка преклонила колени, как будто молилась о возвращении хоть капли здравого смысла обезумевшей от страха матери.
— Но ребенку нет необходимости умирать! Если ты прекратишь кормить, то и молоко пропадет, разве не так? И тогда ты войдешь в пору гораздо быстрее. Мисс Линн учила меня, когда приезжала осматривать…
— Проклятие Господина нашего Царя на Линн и ее гнусные уроки! Это она вскружила тебе голову и набила ее тщеславными замыслами, это она запорошила тебе глаза картиной своей бродяжьей жизни! Ты никогда бы не стала такой непослушной девчонкой, если б не ее дьявольские уроки!
Бекка крепко сжала губы, удерживая рвущиеся наружу резкие слова в защиту мисс Линн. Если ее ма хочет взвалить на кого-то другого вину за то, чем стала Бекка, то пусть ее. Жизнь Шифры важнее мелкого
— Женщина входит в пору вскоре после того, как у нее пропадет молоко. Это так, мама, и ты это знаешь. Шифре незачем умирать. Так же, как и всем прочим малышам.
— Богохульство! — Хэтти закрыла уши ладонями. — Это греховные слова, это дьявольские слова, противоречащие всему, что есть в Писании. Не хочу слышать тебя! Господин наш Царь защитит меня от них!
— Значит, Господин наш Царь защитит тебя от твоей собственной слепоты! — закричала и Бекка. — И от твоей собственной глупости!
Хэтти со свистом втянула воздух сквозь зубы, ее руки снова сжались в кулаки. Лицо побагровело. Бекка увидела, что Хэтти уже делает шаг вперед, готовая снова избивать ее.
— Хватит! — Бекка вскочила с поднятыми руками, чтобы пресечь любую попытку нового нападения. С нее довольно и того, что было. Когда она выпрямилась, то оказалось, что они с Хэтти почти одного роста. Девчонка Бабы Филы научила ее, как надо драться. Всякая любовь к матери, всякая симпатия, которая еще пережила слепое, упрямое преклонение перед волей Господина нашего Царя и Писанием, к этой женщине, не желавшей видеть простое человеческое добро, исчезли из последних тайников сердца Бекки под воздействием событий последнего получаса.
Теперь она уже не видела в Хэтти равную себе. Какое равенство может быть между существами из разных миров?
— Если ты еще раз ударишь меня, — сказала она тем же голосом, каким говорила с Тали, — если ты только попытаешься сделать это, я изувечу тебя так, что Адонайя не захочет пустить тебя в свою постель даже за тысячи трупов таких, как Шифра, в качестве твоего приданого.
Глаза Хэтти превратились в блюдечки, налитые ужасом. Медленно опустились руки. Она сделала шаг назад. Только одно слово произнесли ее губы, произнесли тихо, почти беззвучно:
— Демон…
— Возможно. Но может, это не так уж плохо, если приходится выбирать между дьяволом и такой, как ты.
Теперь Хэтти отступала уже всерьез. Ее дрожащий палец был нацелен туда, где билось сердце ее дочки.
— Ты заплатишь за это. Как точно то, что Господин наш Царь возлюбил меня, так точно и то, что ты заплатишь за это. Думаешь, Адонайя потерпит твои причуды? Раз у тебя течка, это спасет тебя от смерти, но ненадолго. Еще день, другой, и с тобой будет покончено. Ты не сможешь скрыть крови, а это будет означать, что ты мертва. Господин наш Царь запомнит мои слова. — Хэтти покачала головой, будто сожалела о непроходимой глупости своей дочери. — Он женился на тебе перед свидетелями, сделав тебя своей первой избранной им самим женой. Твое положение в Праведном Пути было бы самым высоким. Но у тебя не хватило ума, чтоб понять это. Все, чего он хочет, это покончить с прошлым. А ты со своим упрямым молчанием стоишь между ним и тем, чего он добивается… И ради чего? Ради младенца, который все равно обречен на смерть! Где бы ты ни спрятала Шифру, она все равно нуждается в людях, которые принесут ее сюда, будут ее кормить, ухаживать за ней, а ведь ты в это время уже будешь мертва. Он возьмет тебя так же, как взял Рушу, использует тебя, а когда течка кончится, он от тебя отделается.