Псалмы Ирода
Шрифт:
— Да не убьет же он тебя, — поддразнивал Гилбер, протягивая Бекке листик.
Бекка сидела на корточках, с подозрением рассматривая зубчатые края листа. Он совсем не походил на то, что ей приходилось видеть дома.
— Что это такое? — спросила осторожно.
— Думаешь, я тебя отравить хочу? — расхохотался Гилбер. — Столько времени мы с ней одни в пути, я ей ни разу грубого слова не сказал, ни разу не оскорбил ее права на уединение, а она все еще не верит мне, — обратился он к обступившим их деревьям.
По
«Город, — думала она. — Вот там я всегда буду знать, где правда, где ложь. Горожане, они все расставят по местам, и тогда…»
А что тогда? Эта мысль была, как туннель, ведущий в ночь. И у нее не хватало мужества дойти до его конца. Лучше мысленно вернуться к настоящему и к этому листику сорной травы, который Гилбер хотел засунуть ей в рот.
— Я только хочу знать, как ты называешь его. — Она сложила руки, демонстрируя решительное и упрямое неприятие. — И пробовать не стану, пока не скажешь.
— Ты полагаешь, что одно название вещи доказывает ее полезность?
— Оно делает ее знакомой, и для меня этого достаточно.
Гилбер с видом отчаяния закатил глаза и, откусив большой кусок пилообразного листа, стал жевать его с видимым удовольствием.
— Львиный зуб, — сказал он. — Листья одуванчика, насколько мне известно, никогда и никого еще не убивали. Дома моя мама посылала нас собирать их бушелями. Да они к тому же и вкусные… Впрочем, если ты предпочитаешь жевать пересохший хлеб до самого океана…
Бекка выхватила у него из рук остаток листа и храбро сунула его в рот. И тут же поняла, что только ради того, чтобы изгнать изо рта его вкус, она готова питаться застревающим в горле сухим черным хлебом Виджи аж до Судного Дня. Все что угодно, лишь бы избавиться от этого вкуса! И все что угодно, лишь бы стереть это выражение насмешливого превосходства с лица Гилбера Ливи.
Все что угодно, только не эта горечь, от которой ее щеки втянуло внутрь, а рот наполнился слюной. Вкус этого львиного зуба был горше самого горчайшего греха! Она сжала губы, но щеки ее распирало от полуразжеванной зеленой массы. Гилбер закусил губу, чтоб удержаться от смеха. Она выплюнула бы эту гадость прямо ему на сапоги, если бы хитрый огонек в его глазах не говорил ей, что он ждет от нее именно этого.
Да будь она проклята навеки, если доставит этому полумужчине такое удовольствие! Еще раз двинув челюстями, она протолкнула всю эту мерзейшую массу в желудок.
— Вот и умница! — Гилбер похлопал ее по коленке, будто поздравлял с чем-то. — А ведь неплохо, а? Конечно, листья эти вкуснее, если их сварить… во всяком случае, в это время года. Теперь я припоминаю, что моя мать
Бекка вытерла все еще влажный от слюны рот тыльной стороной ладони.
— Я когда-нибудь убью тебя, Гилбер Ливи!
— Значит, ты практиковалась и теперь стреляешь лучше?
— Ты же знаешь, что нет.
Его провоцирующая усмешка исчезла так же быстро, как вспугнутая пичуга.
— А может, и следовало бы…
— Каким это образом? — поинтересовалась она. — Патронов у меня мало. Когда они кончатся, то где я возьму новые, пока мы не доберемся до города?
— Если ты думаешь, что они там сразу же преподнесут тебе коробку патронов, то… — Продолжение его слов звучало как неясное бормотание.
Бекка пощупала узел, завязанный на подоле одной из юбок, где сейчас покоился револьвер.
— Вероятно, надо было отдать его тебе, — сказала она, стараясь, чтобы голос не выдал сомнений, обуревающих ее. — Ты хоть стрелять из него умеешь, так, чтобы попадать в цель.
— У меня уже есть собственное оружие, и этого достаточно для любого мужчины. Так что твое пусть останется при тебе. — Он даже не подозревал, как обрадовали Бекку его слова. — Хоть ты и не сумеешь им хорошо распорядиться, зато знаешь, что за штука — отдача. Наверняка ты с ним управишься лучше, если будешь защищаться на близком расстоянии.
— Думаешь, я сумею?
— А почему бы и нет? На тебя не похоже, чтобы ты кинулась с визгом бежать, услыхав револьверный выстрел. — Тень прежней улыбки приподняла уголки его губ; — Хотелось бы мне познакомить тебя с моей матерью. В тебе хватит мужества, чтоб она воспитала из тебя настоящего бойца.
— Твоя мать тренирует бойцов? — Бекке показалось, что вот сейчас Гилбер Ливи расскажет ей, что в тех местах, откуда он явился, мужчины рожают детей. И она ему поверит. Кем бы он ни был, но он не настоящий мужчина. За многие дни, проведенные ими в пути, он ни разу не попросил у нее ни Поцелуя, ни Жеста. Может, это потому, что он, по его словам, сын священника, а может, с ним случилось что-то непоправимое. Она все же надеялась, что это не так.
— Там, откуда я родом, все обучаются защищать себя, — сказал он. — Не все делают это ружьями — их у нас очень мало и боеприпасов — тоже. Но раз уж мы выбрали свой образ жизни, никому из ваших не придется считать нас легкой добычей.
Бекке показалось, что она понимает:
— Войны из-за земли обычно случаются между соседями. И мне очень жаль, что они все еще бывают в ваших краях.
— Нет, наши земли никому не нужны, — ответил Гилбер. — Никто, кроме нас, в этих горах жить не захочет. — Он оглянулся назад, на тропу, по которой они пришли. За полосой деревьев солнце уже склонялось к западу. — Кроме умения обращаться с оружием, Бекка, есть многое, чему тебе следовало бы поучиться. Моя мать учит детей нашего племени тому, чтобы каждый мог выжить, если он останется совсем один. Вот что ты станешь делать, если что-нибудь приключится со мной?