Психиатрическая власть
Шрифт:
4 fiТак, Ш. К. A. Марк утверждал, что «одной из важнейших и вместе с тем деликатнейших задач, которые могут быть поручены судебному медику, является установление того, с действительным или же притворным умопомешательством имеет дело суд» {Marc Ch. Ch. H.Matenaux pour l'histoire mйdico-lйgale de l'aliйnat.on mentale// Annales d'hygiиne publique et de mйdecine lйgale. T. II. 2 partie. Paris: Gabon, 1829. P. 353).
47 Мишель Фуко имеет в виду институциональную критику, заявившую о себе в годы после Второй мировой войны. Ее представители обличали психиатрическую лечебницу, принявшую медицинские черты наследницу крупных больниц эпохи «великой изоляции», которая стала вследствие условий содержания в ней больных патогенным институтом (ср. отчет о содержании больных, представленный Л. Боннафе, Луи Ле Гийаном и Анри Миньоном на XII Конгрессе психиатрии и неврологии франкоязычных стран,
& Bonnafй L.Perspectives de rйforme psychiatrique en France depuis la Libйration (см. выше: с. 77—79, примеч. 1). Ср. ниже: «Контекст курса». §11I. С. 422, примеч. 31.
48 Выражение «борцы антипсихиатрического фронта» связано с определением, предложенным Мишелем Фуко в его выступлении «История безумия и антипсихиатрия» на коллоквиуме «Следует ли изолировать психиатров?», организованном в мае 1973 г. в Монреале А. Ф. Элленберже: «Я называю антипсихиатрией все то, что пересматривает, ставит под вопрос роль психиатра, наделенного некогда задачей продуцировать истину болезни в больничном пространстве». Истерики оказываются «бойцами» антипсихиатрии в том смысле, что, исполняя припадки по требованию, они вселяют «подозрение, [ ] что UlaDKO этот искусный укротитель безумия способный вызывать и прогонять его на самом деле не продуцирует истину болезни а демонстрирует ее подделку» (Стенограмма С 12-13) Ср ниже-«Краткое содержание курса)) С 395 М Фуко опирается здесь на вывотты Т Шяпа ппсвященные Шагжо в его кн : Szas* TThe Mvyh of Mental Illness: Foundations of a Theory of Personal Conduct. New York, Harper &
Row ЮЛЛЙгяd fr : 9-/7VT TI LMvlhp ddel тя1ягНр трп1я1р / /гяН П Rer
книге есть глава, которая кажется мжзамечательной: истерия разоблачается в ней как продукт психиатрической власти и вместе с тем как ответный удар вее адрес как ловушка в которую попадает эта власть» (Foucault M.DL. III. N 175. Р. 91). M. Фуко видит во «вспышках истерии, потрясавших психиатрические больницы во второй половине XIX века, [... побочный эффект действия самой психиатрической власти» {Foucault М.DE. III. N 197. P. 231).
310
Лекция от 30 января 1974 г.
Проблема диагноза в медицине и психиатри.. — Место тела в психиатрической нозологии: модель общего паралича. — Судьба понятия кризиса в медицине и психиатри.. — Выпытывание реальности в психиатрии и его формы: I. Опрос и признание. Ритулл клинической презентации. Примечание: «патологическая наследственность» и дегенеративность. — II. Наркотики. Моро де Тур и гашиш. Безумие и сновидение. — III. Магнетизм и гипноз. Открытие «неврологического тела».
Япопытался показать вам, как и почему медицинский кризис, бывший одновременно теоретическим понятием и, главное, практическим инструментом медицины, в конце XVIII— начале XIX века исчез с появлением патологической анатомии, которая предоставила возможность выявить в рамках расстройства, локализованного внутри организма и обнаружимого в теле, реальность болезни. Вместе с тем патологическая анатомия открыла другую возможность — сформировать на основе различных расстройств
причинам.
Во-первых, для психиатрии дифференциальная диагностика не составляла ни ключевую проблему, ни даже проблему вообще. Разумеется, психиатрическая практика, в том числе и диагно-
312
стика, на определенном уровне осуществлялась как дифференциальная диагностика одной болезни в отличие от другой — мании или меланхолии, истерии или шизофрении и т. д. Но строго говоря, такая практика оставалась поверхностной и второстепенной по отношению к подлинному вопросу, поднимавшемуся во всякой диагностике безумия; и этот подлинный вопрос заключался не в том, какое именно безумие имеет место, но в том, безумие это или не безумие. И в связи с этим положение психиатрии, как мне кажется, коренным образом отличалось от положения остальной медицины. Вы скажете мне, что в медицине тоже первым делом спрашивают о том, есть болезнь или нет. Но там этот вопрос относительно прост и, в сущности, маргинален; действительно, серьезно он может быть поднят только в случаях диссимуляции или ипохондрического бреда. Напротив, в области ментальной медицины единственным поднимаемым на деле вопросом как раз и является вопрос типа «да или нет»; дифференциальное поле, в котором осуществляется диагностика безумия, очерчивается не репертуаром нозографических разновидностей, а просто-напросто скачками между безумием и не-безумием: в этой бинарной области, в этом двояком по своей сути поле и разворачивается диагностика безумия. Поэтому психиатрическая деятельность я бы сказал нуждается в диффе-ренциальной диагностике разве что как в своем второстепенном и в известной степени, излишнем оправдании Психиатриче-
екая ЛИЯГНОГТИКЯ—эТО НС Л И(Ь(ЬсТ)Сн11ИЭ.ЛЬНЭ.Я ДИаГНОСТИКа эТО
РГ*ТТН VTOHHO "ПРТТ1РТ-ТИР в ту иЛИ инVH") пОЛЬШУ иЛИ абсолютный
дичгнт Психиатрия функционирует по модели абсолютной а нГдифференциальной диагностики.
Во-вторых, психиатрия, опять-таки в противоположность медицине, какою та складывалась в XIX веке, предстает как медицина без тела. Только надо учесть тот вполне очевидный факт, что с первых шагов психиатрии XIX века ее представители искали органические корреляты, область заболеваний, орган, который может быть поражен болезнью из разряда безумия. Искали и в некоторых случаях находили: в 1822—1826 годах Бейль дал определение общего паралича и поражений мозговой оболоч-ки КЗ.К осложнений сифилиса.1 На этом основании можно сказать что тело присутствовало в порядке психиатрии точно так как и в порядке обычной медицины. И тем не менее между
313
ними сохранялось существенное отличие: проблема, которую бралась разрешить психиатрическая деятельность, сводилась к вопросу не столько о том, к какому именно заболеванию отсылают те или иные поступки, высказывания, навязчивые идеи или галлюцинации, сколько прежде всего о том, является ли все это — такая речь, такое поведение, голоса и т. д. — безумием или нет. И вот наилучшее свидетельство тому, что именно в этом заключалась для психиатрии коренная проблема: в том самом общем параличе, который явился для психиатров начала XIX столетия одним из наиболее удобных выражений связи между душевной болезнью и организмом, Бейль в 1826 году выделил синдромы трех основных типов: двигательный синдром прогрессирующего паралича, психиатрический синдром безумия и, наконец, синдром конечного состояния деменции.2 А Байарже через сорок лет писал: у Бейля все верно или почти верно, за исключением одной фундаментальной ошибки; дело в том, что безумие не содержится в общем параличе, но паралич и деменция переплетаются.3
Итак, можно, я думаю, подытожить: в психиатрии из-за ее абсолютной диагностики и отсутствия в ней тела был невозможен тот отказ от понятия кризиса, который медицина могла себе позволить благодаря патологической анатомии.* В том-то и будет заключаться проблема психиатрии, чтобы сформировать, определить некое испытание или серию испытаний, которые отвечали бы требованию абсолютного диагноза, выявляли бы реальность или нереальность предполагаемого безумия включали бы его в поле реальности или же напротив разоблачали бы его нереальность.
Иными словами, классическое понятие кризиса в медицине, классическая практика медицинского кризиса, какою она имела место более двух тысячелетий, — этот классический кризис возымел в XIX веке два продолжения. Силами патологической анатомии удалось заменить классический медицинский кризис, его протекание, верификационными процедурами констатации и доказательства: таково медицинское продолжение. Иным было
* В подготовительной рукописи М. Фуко уточняет: «И который, таким образом, подразумевал совершенно особую процедуру установления болезни».