Психический диагноз – это не приговор. С Богом по любви
Шрифт:
Некоторые продавцы быстро бегали с ведрами фруктов, некоторые прятались под вагонами, а некоторые давали взятки. Мы с дедушкой иногда убегали или пролезали под вагоном, чтобы спрятаться с другой стороны поезда.
Не скажу, что милиционеры приходили с рейдом к каждому поезду, но у меня в памяти навсегда отпечатались сцены с московским поездом, который отправлялся
Все эти моменты были счастливыми для меня, дедушка полностью принимал и любил меня. Побег от милиционера я воспринимала как игру. Но после солнечного дня и пронизывающего солнца, оставлявшего на коже неподражаемый запах зноя, всегда наступали долгие моменты буллинга в школе и во дворе.
Я не могла постоять за себя, и за моей спиной никого не было. И это самое отвратительное чувство – когда за твоей спиной никого нет!
Каждый вечер я рыдала в подушку и молила Бога вернуться побыстрее к маме, к себе домой.
Мама, несмотря на её диагноз, была необычайно легким человеком, супер эмоциональной, непосредственной и супер легкой. Но в моменты своих приступов она открывалась совершенно с другой стороны: подозрительная, неуверенная и супер запуганная. Такой я её не знала. После моего возвращения с Кавказа у мамы не будет приступа ещё два года (напомню, что она не принимала лекарств), и её приступы поначалу были для меня как гром среди ясного неба. Поначалу она заболевала простудой, затем «уходила в себя» и через некоторое время переставала спать и есть. Могла стоять часами напролёт на одном месте и немного притопывать, и так день, ночь, и на утро опять в той же позиции.
При этом она могла блокировать мне выходную дверь и просить меня не идти в школу. Это был ад! В конце концов я вызывала скорую помощь, и она ложилась на несколько месяцев в больницу, а я жила на её пенсию одна.
После пройденного лечения она возвращалась лёгкой и наполненной и делала вид, что ничего не произошло.
В родном городе Оренбурге ни в школе, ни на тренировках буллинга не было. Скорее наоборот, какое-то время я даже чувствовала
Приступы мамы повторялись всё чаще и чаще, а мне хотелось находиться дома всё реже и реже. И в 10 классе меня понесло, я решила с подругой устроиться на работу официантками в местный ночной клуб, чтобы быть дома ещё реже. Это было роковой ошибкой, так как днём я училась, а ночью вместо сна отправлялась на работу в ночной клуб. Спала урывками днём после школы и утром пару часов до занятий. Это приводило к колоссальному истощению. Через три недели из клуба ушли посетители столика, который я обслуживала. Долг составлял несколько месячных моих зарплат. После этого я погасила долг и ушла с этой работы.
Однажды ночью я проснулась, рыдая в слезах. Подушка была мокрая, словно в бреду я просила Бога направить меня на мой путь и помочь мне в его прохождении. Я молила с такой яростью, с какой не молила никогда. К тому времени я знала наизусть несколько молитв, помимо «Отче наш», но я не использовала даже её. Я истошно кричала во всё горло. Не помню, чтобы мама была рядом, видимо, она была в больнице, и я не могла никого побеспокоить…
Я не хочу вдаваться в детали ещё одного мучительного для меня момента – лета 2006 года. Лето, когда я познала предательство своих подруг, свою бессильность и клиническую депрессию. Когда мне трудно было выдавить из себя хоть слово, при этом незадолго до этого про меня можно было сказать, что я владею красивым языком и ораторским искусством. Меня изъедали сомнения по поводу всего на свете, а до этого я была сама самоуверенность. В это лето я поняла, как всё хрупко и шатко в нашем мире. И это лето, я сейчас уверена в этом на 100%, принесло мой первый эпизод болезни.
К началу августа 2006 года у меня была ободранная квартира (мама в очередном приступе сняла все обои), никаких накоплений, отсутствие старых подруг-ровесниц, 11 выпускной класс на носу и никаких планов на светлое будущее. Мама легла в больницу, и в этот раз она пролежит там почти год, с явкой домой на неделю, резким отказом от лекарств и опять госпитализацией.
Конец ознакомительного фрагмента.