Психоделика любви: Начало
Шрифт:
— Это очень жуткая мысль. Я знаю, что когда-то существовала. Я помню свое прошлое.
— Ты говорила, что привязана к Пейну. В чем выражается эта привязанность и почему? И кто на самом деле, черт возьми, этот Пейн?
— Пирсинг. — Конан прикрыла глаза, ответив чуть ожесточившимся голосом. — Он забрал из моего тела пирсинг, который я носила под нижней губой, и вставил его себе. Так получилось, что из-за этой вещицы, что он украл из моего трупа, он привязал меня к себе. Пейн…он…
Звук открывающейся двери в карцере казался настолько нереальным, что Итачи
— Вставай, тебя хочет видеть начальство.
— Кисаме?
— Обито.
Итачи с непониманием взглянул на поднявшуюся с его колен Конан, будто у призрака могли быть ответы на все вопросы. Но Хаюми растерянно пожала плечами и поднялась вместе с Учихой.
— Не бойся, я пойду с тобой, — невесомо положив свою руку над ладонью Учихи, чтобы та не прошла сквозь него, подбадривающе улыбнулась.
Покинув место заключения, Учиха обернулся к двери, за которой должен был находиться Дейдара. Но на удивление его товарищ по несчастью был тих, и на этот раз не сетовал на несправедливость судьбы, что Учиху отпустили первым. Ни звука.
Итачи чувствовал колющее волнение. Он так долго порывался встретить загадочного Учиху Обито, чья история была покрыта сизым туманом. И вот он стоит у двери кабинета без номера. Медбрат постучался, оповестив, что привел нужного пациента, открыл дверь и пропустил больного.
Учиха смотрел в знакомую макушку черных волос, которую раньше подкрепляла резинка маски. Вот только вместо больничной одежды — медицинский халат. Таинственный врач обернулся, явив изуродованную часть лица, точно ту разъела кислота.
— Выглядит не очень приятно? — ядовитым хриплым голосом с улыбкой спросил Обито, дотронувшись кончиком пальцев до щеки, понимающе кивнув, и отошел от окна.
Итачи потупил взгляд, поняв, что неприлично вылупился. На мгновение он растерялся, почувствовав себя настоящим ребенком в логове взрослых. Но быстро взяв себя в руки, парировал тем же ядом:
— И как мне к вам обращаться — Обито или же привычным Тоби?
Уголки губ врача нервно дрогнули, будто он точно так же, как и Итачи, на мгновение получил удар под дых. Но подойдя к столу и вытащив маску из ящика, нацепил привычное оранжевое лицо спиральки. Чуть согнув колени и руки в локтях, растопырив пальцы, он привычным, писклявым высоким голоском протараторил, точно капризный ребенок:
— Дейдара-семпай, кажется, Итачи-сана укусил Хидан и заразил бешенством.
Итачи проскрипел зубами, и только присутствие рядом стоящей Конан и то, как она покачала головой, чтобы Учиха не сорвался, придало ему сил.
А Обито мерзко захихикав, сорвал маску, швырнув её на стол.
— Где Саске? — будто и не было спектакля, Итачи вперил во врача самый высокомерный взгляд, на какой был способен в своем положении.
— Его тело отдали ближайшему родственнику, — пожал плечами Обито, как бы припоминая, кто такой Саске.
— Это ложь. Если бы вы отдали его дяде Мадаре, меня бы здесь уже не
— А ты не думал, что твой дядя может быть согласен с тем, что тебе нужна помощь?
— Мне не нужна помощь, потому что я не болен, — отрезал, словно ножом, голосом полным стали Итачи, сжав кулаки.
На что Обито, изогнув бровь, многозначительно промычал, как человек, уверенный в обратном, и развел руками.
— Тот, кто утверждает, что не нуждается в помощи, как правило, больше всех в ней и нуждается.
— Эта ваша правда, не моя.
— Ты еще ничего не знаешь о моей правде. Можешь мне не верить, но я искренне хочу помочь тебе. В этом месте тебе помогут, как когда-то помогли мне.
Подхватив маску «Тоби», Обито занял место врача за столом, с тоской смотря в отсутствующее лицо. Вопросы кололи невысказанными словами на кончике языка Итачи, он не мог врать себе, что ему не было интересно, как пациент стал врачом.
— Вы ведь… — Итачи запнулся, взглянул на Конан, она ведь наверняка могла и сама поведать историю. Однако он мог бы сначала послушать версию Обито, и потом Хаюми, так бы он мог узнать: можно ли доверять однофамильцу. — Вы ведь были раньше пациентом… Что случилось?
— Что случилось? — взгляд Обито потяжелел, а в бездонных глазах стлалась ностальгическая грусть. — Со мной случилась жизнь.
С Учиха Обито случилась жизнь, как и с любым другим человеком. Просто одни стоически выносят её на своих плечах, кто стиснув зубы, а кто сияя улыбкой — фальшивой или подлинной — не имело значения. А некоторые ломались, оступившись, как путник о маленький камушек, который он не учел. Путник, несший на плечах ведра воды, что разлив их на зыбкую почву, уже не смог счерпать влагу обратно — та прошла сквозь пальцы, оставив за собой упование. Цепляться за прошлое, за то, что случилось, когда этого могло не быть.
Учиха Обито оказался тем, кто не смог вынести жизнь на собственных плечах. Он сломался настолько, что даже не отрицал своей никчёмности и позволил близкому родственнику упечь его в «Красную Луну».
И Обито был неподдельно счастлив. Здесь он мог не притворяться. Здесь он мог без передышки рассказывать своему лечащему врачу Какаши о своем горе: об покончившей с собой девушке, в которую он был безнадежно влюблен со школьной скамьи; об неудавшейся учебе; о непонимающем его обществе; о жестокой судьбе, с которой ему не повезло. Он мог говорить об этом с сумасшедшими и видел в глубине их отсутствующих взглядов понимание. В Красной Луне мог свободно теперь говорить не только Обито.
Тоби не нужно было плакаться. Тоби боялся боли и любил веселье. Тоби рассказывал Какаши веселые истории из жизни, которые никогда не проживал Обито. Тоби всегда бедокурил на групповых занятиях и получал от Пейна. Быть Тоби просто. Ведь Тоби хороший мальчик. Тоби никогда никого не терял. Тоби не терзался болью.
Обито и Тоби были противоположными сторонами одной медали. И никто не знал, какой стороной упадет медаль на этот раз.
Какаши хотел, чтобы медаль упала ребром, и Тоби и Обито стали бы одним человеком.