Психолог

Меджитов Вадим

Это все же был человек. Зигмунд даже обрадовался — ему крайне хотелось кому-то пожаловаться, попричитать, хотелось кого-нибудь в чем-то обвинить.

— Почему ты вытащил меня? — хриплым голосом спросил он.

— Меня попросили. Я лишь вернул долг, — голос был незнакомым, глубоким, мрачным.

Зигмунду голос понравился. Его модуляции пришлись как раз в тему к его паршивому настроению.

— И кто же тебя об этом попросил? — безразлично поинтересовался Зигмунд.

— Ворон, — просто ответил незнакомец, присаживаясь рядом с Зигмундом у костра и принимаясь свежевать недавно пойманных зайцев.

— Я и не знал, что он общается с кем-то, — несколько обиженно протянул Зигмунд.

— Он общается со всеми, кто его слышит. И он также сказал мне, что ты его слышать не хочешь.

Зигмунд помолчал, но затем тихо проговорил:

— Зачем мне общаться с вороном? Какой в этом толк?

— Действительно, — просто согласился его собеседник.

И снова молчание.

— Я хотел умереть. Уйти из жизни. Я не хотел, чтобы мне мешали.

— Да, мертвецы у хаты подсказали мне эту мысль, — фраза должна была прозвучать иронично, но незнакомец высказал ее, как простой безжизненный факт.

— Я не хотел их смерти. Просто… я уже не хотел думать. В жизни… я слишком много обо всем думал.

— Это не такая уж и плохая черта, — заметил незнакомец.

— Но мне она мешала жить. Я бы хотел не размышлять, не разбивать каждый раз любое действие на тысячу теоретических вариантов, хотел… я сам не понимал, чего я хотел.

Нож умело скользил по мясу, все еще теплая кровь орошала темно-зеленую листву под ногами.

— Я просто хотел умереть, — измученно повторил Зигмунд.

— Я понял, — мужчина подбросил в костер несколько маленьких веточек.

— Если ты понимаешь, — с ноткой истерики в голосе произнес Зигмунд. — Если действительно понимаешь… то почему ты мне помешал? Зачем тебе это? Ради удовольствия?

— Я сказал, что понял твои намерения. Ты хотел умереть, я это видел своими глазами. Но я не говорил, что понимаю, что происходит у тебя в душе.

— Но зачем ты лезешь туда, где ни черта не понимаешь?! — вдруг прокричал Зигмунд.

Шелест лезвия вдруг прекратился, а незнакомец как будто начал ерзать на своем месте от неудобства. Зигмунд услышал еле уловимый вздох.

— Потому что я не такой, как ты. Я не умею рассуждать. Я просто… делаю. И мне это тоже мешает в жизни, но в какой-то момент я решил просто принять себя таким, какой я есть. Я не собираюсь извиняться перед тобой, это бесполезно.

— Бесполезно для кого? — недовольно спросил Зигмунд.

— Для всех. Для меня в первую очередь. Я сделал то, о чем меня просили. Я вернул долг. И я не знаю, что тебе еще сказать.

— Как у тебя все просто, — пробурчал Зигмунд. — Вот бы я так же умел отключать голову хотя бы на мгновение и резко переходить к делу, не задумываясь о грядущих последствиях.

— И зачем тебе это? — в голосе незнакомца неожиданно почувствовалось веселье. — Ведь ты меня сейчас обвиняешь в том, что я сделал, не думая об этих самых последствиях.

Зигмунд измученно закрыл глаза.

— Именно поэтому я и хотел умереть. В этом мире ни на что нет однозначного ответа.

— А он должен быть?

Мясо уже, видимо, водрузили над костром. По крайней мере, Зигмунд учуял его запах, а рот начал постепенно заполняться слюной.

— Что? Что должно быть? — тихо переспросил Зигмунд.

— Ответ.

— Знаешь, иногда его остро не хватает. Особенно когда надоедает болтаться между многочисленными жизненными выборами.

— Понятно, — примирительно сказал незнакомец.

— И что тебе понятно?

— На самом деле ничего.

Зигмунд застонал.

XXII

— Ваше величество, — начал Малькольм, низко поклонившись государю. — Мы нижайше просим вас о всевозможном содействии. Не откажите нам в беде, молим вас, ибо только на вас теперь уповаем, потеряв остальную надежду.

— Ишь заливает, — одобрительно хмыкнула Фрея.

Малькольм галантно ткнул ее в бок.

— И я вижу, о мой дорогой государь, что удача сегодня благоволит мне, ибо не вы один соблаговолили выслушать мой печальный рассказ, но и ваш сын, ваша родная кровь также присутствует здесь, в этом действительно великом месте!

Король Виллем не смог сдержать улыбки на своем немоложавом лице.

— А вы, уважаемый, простите за нескромность, явно не из наших краев?

— О, как проницателен ваш взор, ваше высокоблагородие! И как должен быть остер и велик ваш ум, ваша мудрость, о которых в народе говорят столь многое и только хорошее! Действительно, я, как и моя смиренная семья, — волшебник небрежно взмахнул рукой в сторону Фреи и Келена, — родом из далекой Нафалии, из королевства, что скрыто песками и туманами. Но осмелюсь уточнить, мой король, что мое иностранное происхождение не должно вводить вас в заблуждение, ибо давным-давно сия благородная земля приютила моего покойного (светлая ему память, ваше величество, светлая память!) отца, который нашел здесь сначала убежище от постоянных войн и распрей, которые до сих пор раздирают мою несчастную родину, а затем он обрел здесь Любовь, сила которой поистине не ведала границ, а итогом сего прекрасного союза стал я, который и по сей день чтит и уважает не только славные традиции моего народа, в которых воспитал меня мой любимый отец, но также любит до глубины души эту землю, это королевство, народ, который в ней проживает и трудится. Воистину, не найдете вы во всем королевстве человека, который был более предан и верен идеалам этой страны, чем я, ваше величество. Я ваш самый покорный слуга и ваш самый ярый поклонник!

Все это было сказано быстро, на одном дыхании и сопровождалось горячими жестами и цветистой артикуляцией. Келен несомненно бы похлопал столь пламенной речи, если бы не был занят тщательным осмотром помещения, а также находящихся в нем людей. Он старался вобрать в себя мельчайшие детали, которые могли им пригодиться — в первую очередь, конечно, степень вооруженности стражников, а также приблизительное расстояние до ближайших естественных укрытий.

Фрея же скучающим взором смотрела на аудитора, которая во время речи Малькольма не шевельнула и мускулом. Интересно, ей тоже скучно, спрашивала она себя. Стали бы они хорошими подругами? Какова она в постели? Может ли она любить? Если ей нежно подуть в ушко и напоить хорошим вином, то будет ли она пребывать в блаженном состоянии?

Нет, Фрея ни в коем случае не была лесбиянкой, но ее всегда интересовало — где кончается та черта профессионального у аудиторов и начинается человеческая слабость.

И оставались ли аудиторы по-прежнему людьми? Или вся их жизнь посвящена Долгу и работе на своего хозяина?

Король заметно оживился после слов Малькольма. Его лицо раскраснелось, а тело подалось вперед, как будто пытаясь вобрать в себя побольше лести, источаемой этим прекрасным господином.

— Замечательно! Это действительно заслуживает уважения, — радостно и громко сказал король. — Но вы так и не представились, мой дорогой.