Психолог
Шрифт:
Потом он с легкой усмешкой вспоминал, что в тот момент подобающе было крякнуть, сделать присказку «молодой человек», а также начать в ту же секунду, не спрашивая разрешения, рассказывать какую-то небылицу из своего прошлого.
Но удивление спасло Зигмунда от подобного позора, поэтому он лишь приглашающим жестом указал мальчику на место рядом с собой.
Тут же у него возник вопрос, и тут же, словно угадывая ход его разрозненных неторопливых мыслей, мальчик сказал:
— Малькольм сейчас занят своей пациенткой, просил не мешать. А я подумал, что как раз выдался чудесный момент, чтобы познакомиться с вами.
И мальчик с простым и незамысловатым выражением на лице посмотрел на старика.
— Что ж… — начал Зигмунд.
Он хотел добавить «дело верное», но вовремя сумел одернуть себя.
— Нас ранее не представили, и я как раз хотел восполнить этот досадный пробел. Меня зовут Келен, — и он протянул свою маленькую ручку собеседнику.
— Зигмунд, — просто ответил ему старик, мягко пожав руку молодого человека.
— А мою спутницу зовут Фрея. Мы приехали сюда на несколько дней ради целительных процедур, которые мастер Малькольм столь любезно согласился подготовить.
У Зигмунда в голове крутилось столь много вопросов, что он решил самой верной стратегией будет просто помолчать. Благо одним из вопросов был… кем приходится эта женщина ему? Мать или опекунша?
Зигмунд поражался сам себе. В молодости столь ненужная информация никогда не попадала в поле его интересов. Интересно, все старики становятся настолько мелочными и придирчивыми? Любопытными?
Или он просто заскучал и вконец отупел и одичал от затворничества и одиночества?
— Понятно, — сказал Зигмунд, чтобы хоть что-то сказать.
Разговор явно не клеился, и это была его вина. Он виновато посмотрел на мальчика, ожидая увидеть недовольство, и был поражен — выражение его лица снова изменилось. Теперь он беззастенчиво и нагло рассматривал своего собеседника, как будто Зигмунд был неким животным в заповеднике.
Возможно, что так оно и было для молодого человека. Но Зигмунду это не понравилось, поэтому его взгляд и тон стали прохладнее.
— Так вы знаете Малькольма? Точнее… ваша спутница знает его? — с расстановкой задал Зигмунд свой вопрос, делая акцент на возраст мальчика.
Келен понял намек, но не повел и бровью. Вместо этого он, пожав плечами, равнодушным голосом произнес:
— Боюсь, что я узнал его много раньше, и, несомненно, это было полезным знакомством… в свое время, — и с этими словами мальчик посмотрел прямо в глаза старика.
— В свое время? — Зигмунд запнулся, не понимая, куда идет беседа. — Вы говорите, что…
Он замолчал, пытаясь привести мысли в порядок. Мальчик, заметив это, тут же пришел на выручку.
— Я полагаю, что вы не знаете, что Малькольм вам еще не сказал. Но я действительно знаю вашего друга… а точнее, — произнес мальчик, улыбаясь, — мы познакомились с ним несколько десятков лет тому назад.
Старик слегка улыбнулся, все еще ничего не понимая.
— Я боюсь показаться невежливым, но ваш возраст… — начал он, но мальчик его быстро перебил.
— Я несу в себе темную душу, Зигмунд. Так же, как и ты.
VII
Он отнял руки от лица и тяжело вздохнул. Он вспомнил, как в одной книге упоминался эффект прокрастинации. Ты откладываешь дела, если у тебя их накопилось слишком много или когда тебе совершенно не хочется приступать к этим самым делам. В сознании формируется некий затор, препятствующий дальнейшему нормальному функционированию, а также создаются иллюзорно полезные дела, которые оттягивают тебя от важного. Ты можешь бесконечное количество времени приводить себя в порядок, приводить в порядок окружение (что обычно свойственно женщинам) либо сесть на диван и уставиться в одну точку, погрузившись в свои мрачные мысли, постепенно впадая в липкое состояние тревожности.
Зигмунд еще раз быстро обдумал эту теорию и в который раз понял, что не очень хочет умирать. То есть другое — не хочет предпринимать никаких активных действий, которые будут постепенно приближать его к состоянию, близкому к смерти.
Но он также понимал, что умереть в его положении было крайне важно, ибо продолжать жизнь в подобном русле было попросту невыносимо. И вот он застрял между жизнью и смертью в своеобразном сущностном парадоксе.
Зигмунд усмехнулся. Кто знал, что на практике прокрастинация иногда может спасти жизнь человеку?
Он встал и отряхнулся, приходя в себя. Да, кто знал. Жаль только, что он зашел уже слишком далеко и что он… не человек.
Да, лучше думать о себе не как о живом существе, а как о жизненном придатке. Тогда смерть будет казаться совершенно логическим исходом.
Ничтожество.
Но слезы почему-то больше не наворачивались на глаза. Может быть, они давно закончились или ему уже порядком надоело жалеть себя. Он снова улыбнулся про себя, подумав, какое множество манипуляций проделывает его сознание, чтобы оставить его в живых.
Он почувствовал, как снова погружается в неприятное ему состояние апатии, и попытался мысленно это состояние разрушить.
Не получилось.
Тогда он перестроил сознание, сделал обманный финт, закрутил мысли и… сделал шаг вперед.
Ему стало невероятным образом лучше, хотя он тут же почувствовал, как все его тело покрылось испариной. Не желая терять момента, он смешал в себе подступившие чувства радости, отчаяния, смирения, ужаса и уныния в единое бесформенное нечто и сделал еще один шаг. И еще один.
Он понимал, что это лишь кратковременная победа над самим собой, ибо сознание теперь может сосредоточиться на беспрестанной ходьбе, унося его прочь от цели. Конечно, если пройти по деревушке в этом костюме, то какой-либо эффект непременно произойдет, но не было никакой уверенности, что он не побежит прочь от этого эффекта, оставляя позади удивленные физиономии случайных наблюдателей.
Улыбка опять появилась на его лице, когда он представил, какие обсуждения среди деревенских вызовет быстро пробегающий мимо них аудитор с паническим выражением на лице. Он хотел было рассмеяться, но, к счастью, быстро распознал признаки подступающей истерики. Эта истерика была внутренней, сильной, свойственной только мужчинам, и он должен был подавить ее в зародыше, чтобы его недолгое путешествие не окончилось ничем.