Психологи тоже шутят

Первое издание этой книги распродали — на радость ее издателям и к немалому удивлению ее автора. А автор раздарил свои авторские экземпляры и к тому же залез в долги, обещав подарить эту книгу людям, для которых и у него не осталось экземпляров. Это и послужило основными причинами повторного издания книги.

Но были и еще две — дополнительные причины. Во-первых, автор не удосужился добросовестно вычитать верстку первого издания, в результате чего в книге оказалось много орфографических, стилистических и даже фактических ошибок, за которые он приносит читателю свои запоздалые извинения. Второе издание дает шанс эти ошибки исправить, и был бы грех его не использовать. Во-вторых, написав первый вариант книги, автор не сидел сложа руки, а продолжал шутить, хотя и меньше, чем прежде, поскольку после ее издания свойственная ему склонность

пошутить и поиздеваться над ближними ослабла, очевидно, оказавшись сублимированной. Тем не менее он нашутил еще на две главы — «Ученые и политики» и «Начальникология», которые и были добавлены к первому изданию. И потому решил назвать второе издание «Психологи тоже шутят +» — по аналогии со «сникерсами» увеличенного размера.

Помимо объяснения причин, побудивших ко второму изданию книги, автор хотел исповедаться перед его потенциальным читателем, как было встречено первое издание. Оно вызвало три вида реакции. Первый — наиболее естественный и очевидный, которого автор собственно и ожидал. Книга рассмешила немало людей, особенно читавших ее на ночь, и это не могло не порадовать автора. Второй вид реакции его не удивил, но огорчил. Отдельные, наиболее сентиментальные, читатели расстроились из-за того, что, во-первых, находятся циники, которые считают возможным поиздеваться над святая святых науки, во-вторых, что еще хуже, оказывается, что есть над чем издеваться. Третий вид реакции автора, напротив, удивил, но не огорчил. Некоторые из прочитавших книгу поощрительно сообщили ему, что шутливый жанр — единственно возможный для того, чтобы обсуждать (и осуждать) серьезные вещи, при этом никого не обидев. В самом деле: что возьмешь с шута? И не случайно в прежние времена шуты были самыми привилегированными фигурами при монархах и единственными, кому те дозволяли говорить правду.

В общем, эффект от первого издания книги оказался любопытным и превысившим ожидавшийся. Тем более, что, если честно, и автор, и издатели не ожидали никакого эффекта. В результате издатели обратились к автору с вопросом: «А почему бы не выпустить второе издание?» И в самом деле: почему бы и нет?

С некоторых пор нормальные авторы не пишут ни введений, ни заключений, используя вместо этих некогда обязательных кусков текста их заменители с загадочными названиями «Вместо введения» и «Вместо заключения». Это, конечно, не означает, что они преподносят читателю некий суррогат традиционного продукта — что-то вроде коньячного напитка вместо настоящего коньяка. Дань моде тоже играет не самую важную роль, хотя желание заменить изрядно поднадоевшие введения и заключения чем-нибудь более оригинальным на намерения авторов явно влияет. Но все-таки основная причина перехода к «заменителям» в другом: текст, вставленный в канву введения и заключения, во-первых, напоминает Венеру с обрубленными руками, во-вторых, производит впечатление закупоренного сосуда, поскольку отсечен ими и от того, что было до него, и от того, что будет после. Хорошая же книга должна органически вытекать из того, что написали и наговорили до автора и, оставляя впечатление недописанности и недоговоренности, прокладывать мостик в будущее, по которому автор мог бы протащить связанного интригой читателя к своим будущим творениям.

«Вместо введения» означает, что вводить читателя в курс дела не надо, — он уже там. И не надо доказывать ему, что поднятая проблема действительно важна, как бы извиняясь перед ним за написанную книгу. Автор имеет право на презумпцию о том, что его читатель — не круглый дурак и сам все это понимает, а, стало быть, он — автор — пишет свою книгу не зря и не должен за нее оправдываться. Назовем ее презумпцией невиновности автора, не только избавляющей его от лишних хлопот, но и улучшающей, говоря современным языком, «отмывающей», имидж читателя. В результате взаимоуважительное «Вместо введения» позволяет перейти сразу к делу, минуя те ненужные индульгенции, которыми начинались традиционные тексты.

Совсем иное дело — предисловие. Без него никак не обойтись и его нельзя заменить каким-нибудь «Вместо предисловия». Оно всегда пишется третьими лицами, или же самим автором за этих третьих лиц, и в нем неизменно идет речь о гениальности автора. Например, в предисловии к одной из недавно вышедших у нас книг по психологии сказано, что в ней «впервые выявлены универсальные законы психической деятельности», проводится аналогия между автором и Фрейдом, причем таким образом, что остается неясным, кому из них она более лестна. В предисловиях авторов принято сравнивать также с Эйнштейном, Ньютоном, Лобачевским и другими корифеями науки, а их книги почти всегда характеризуются как вносящие эпохальный вклад в приращение научного знания.

Автор этой книги тоже не сомневается,

что открыл фундаментальные законы и внес большой вклад в развитие науки. Но, во-первых, в дополнение к своим прочим достоинствам он еще и очень скромен и поэтому не считает возможным о них писать — даже чужими руками, во-вторых, он к тому же ненавязчив, предоставляет читателю самому убедиться в грандиозности сделанного им и поэтому готов перейти сразу к делу.

Не поленившийся прочитать или хотя бы бегло просмотреть эту книгу, откроет для себя, а, если он достаточно болтлив, то и для других, новую науку — психологологию, возникновение которой было исторической неизбежностью, порожденной двумя социальными законами.

Во-первых, в развитии любой социальной системы неизбежно наступает момент своеобразного нарциссизма, когда она начинает к себе самой проявлять больший интерес, чем ко всему, что ее окружает. Такая социальная система, как наука — не исключение. Этим путем возникла наука о самой науке — науковедение. Этим же способом и в любой конкретной науке рано или поздно возникает ответвление — своего рода аппендикс, которое начинает изучать развитие самой этой науки и поведение ее представителей. Психологология изучает закономерности поведения психологов (логия — наука, психологи — ее объект), которые заслуживают научного изучения ничуть не меньше, чем любые другие живые организмы или чем все прочие представители рода человеческого, изучаемые самими психологами. И, подобно тому, как любая система начинает эффективно выполнять свои внешние функции, лишь достигнув определенного внутреннего совершенства, психологи лишь тогда научатся познавать других, когда познают себя. То есть психология лишь тогда по-настоящему встанет на ноги, когда сможет опереться на психологологию. «Познай самого себя — это одна из главных заповедей силы и счастья человека», — писал один из самых сильных и самых счастливых психологов — Э. Фромм. Подобно этому, можно смело сказать, что «познай саму себя посредством психологологии» — одна из главных формул силы и счастья психологии.

Во-вторых, развитие любой социальной системы всегда сопровождается ее дифференциацией, что является следствием универсального биологического закона: все живое размножается. Социальные следствия этого биологического закона можно обнаружить повсюду: с каждым этапом эволюции человечества на политической карте прорисовывается все больше государств; с каждым шагом развития любой организации возрастает количество ее подразделений; чем дольше существует наука, тем больше у нее дочерних наук и т. д. Развитие психологии тоже было подчинено этому закону. На первом этапе ее развития существовала более или менее единая дисциплина. На втором — этапе первичного деления — эта дисциплина разделилась на общую, социальную, нейро — пато-, зоопсихологию и др. На третьем — этапе вторичного деления — от нее отпочковались психология памяти, внимания, мышления и т. п. На четвертом — этапе третичного деления — она дала жизнь инженерной, юридической, политической и тому подобным видам психологии. На нынешнем — пятом — этапе, когда на территории психологии появились такие образования, как психология души или христианская психология, а от лица психологической науки в средствах массовой информации орудуют доктора парапсихологических наук и магистры белой и черной магии, настала пора рождения и еще одного раздела психологии — психологии юмористической, которая все происходящее в этой науке отобразила бы в адекватной, т. е. в юмористической, форме.

Поскольку эта территория уже немного обжита, необходимо прояснить отношения нового переселенца с ее аборигенами. С. Меткалф и Р. Филибл совершенно справедливо усмотрели разницу между юмороптикой — умением видеть смешное — и юморобикой — умением делать смешное. В этих терминах юмористическая психология, безусловно, относится к юмороптике, в то время как вся остальная психология — к юморобике, поскольку нет психолога, который хоть чем-то не был бы смешон, но не все умеют (и хотят) видеть смешное.

Оформляя подобные дисциплины, необходимо определять и их отношение к основным видам юмора. В данном плане, как и во всех остальных, наше общество переживает тяжелый кризис. Хотя юмористов у нас сейчас как никогда много, и они как никогда хорошо живут, таких корифеев этого жанра, как Ильф и Петров, сейчас нет. Им на смену пришли Задорновы, пожертвовавшие тонким интеллигентным юмором ради таких шуток, как «пососите Упса». Соединив, как они любят выражаться, сатиру и юмор, они создали не юмористическую сатиру, и не сатирический юмор, а сортирный юмор, ориентированный на соответствующий контингент. И сейчас стоит задача возродить прежний — интеллигентный юмор, в возрождение которого должны внести вклад и ученые.