Психопатология в русской литературе
Шрифт:
Его хамство во время диспутов, его откровенно лживые строки, его высокомерие, снисходительное отношение к собратьям по перу, его поучения, убивающие любую поэзию – все было рассчитано на дураков и юнцов. Профессор М. Е. Бурно оценивает личность поэта как психопата – ананкаста.
Кто же это такие психопаты – ананкасты? Если исходить из непреложного, что психопатия не есть психическое заболевание, а суть патология характера, то читателю небезынтересно будет узнать какие симптомы наблюдаются у психопатов – ананкастов. Многие психиатры ананкастов относят к группе психастений. Но от психастеников ананкасты отличаются некоторыми особенностями. Впервые они описаны
7
Ананказм – от греческой богини судьбы, неизбежности Ананке.
М. Е. Бурно пишет: «… педант (ананкаст) есть человек, природой своей предрасположенный к разнообразным ананказмам, которые вместе с обострениями материнской своей основы – изначальной тревоги – тоскливости – то разрастаются, то увядают… Частые здесь психондрические переживания, тревожная мнительность, боязнь загрязниться, боязнь воров, негодяев, насекомых, сверхаккуратность, страх смерти, муки совести – все это у ананкаста также чаще всего насквозь навязчиво, то есть чуждо своим содержанием души, не по жизненному существу». Далее профессор М. Е. Бурно пишет о гиперкомпенсациях у ананкастов, искажающих внутреннюю беспомощность, инертность, конфузливость грубоватой демонстративностью, высокомерием, авторитарной бесцеремонностью.
М. Е. Бурно описывает ананкастов в отличие от психастеников, как людей, у которых застенчивость, стеснительность, робость в житейских делах не являются доминирующими, скорее они решительны и бесцеремонны.
П. Б. Ганнушкин дает следующую характеристику ананкасту: «Он обыкновенно большой педант, формалист и требует от других того же самого; всякий пустяк, всякое отступление от формы, от раз навсегда принятого порядка тревожит его, и он не только беспокоиться, но и сердится, особенно если дело идет о подчиненных ему лицах».
Можно было бы еще много написать о страхах, депрессивных реакциях, сопровождающихся суицидальными мыслями, о мелочном педантизме, скрупулезности, о чередовании масок, надеваемых ананкастом с целью скрыть свое естество, но настоящая работа не является в полном смысле клинической, поэтому я не привожу подробной дифференциальной диагностики между ананкастами и психастениками, истероидами, шизоидами и эпилептоидами. Куда интереснее оценить психопатологию Маяковского через призму его биографии и творчества.
Ранимость, застенчивость, сковывание, проявившиеся еще в школьные годы, преследовали Володю Маяковского всю жизнь. Современники порой дивились, как за этой маской площадного хулигана скрывался робкий и конфузливый человек. М. А. Осоргин в некрологе Маяковскому пишет: «В. Маяковский обладал таким громким голосом и такой смелостью жестов, что за его «эстрадностью» мало, кто в нем ощущал, не играющего на сцене человека… Во внешней его грубости было немало напускного. Те, кто знали Маяковского близко, знали и его мягкость, и нерешительность в обращении с людьми, вне боевых политических и литературных выступлений. Аника – воин – в то же время нескладный, сентиментальный и порой робкий человек, очень добрый и искренний».
В. Шершеневич будто бы вторит Осоргину: «С первых дней своей поэтической деятельности он усвоил себе тон благерства и напускного грубого нахальства. И, сделав этот тон своей маской, он сумел прожить жизнь так, что только хорошо знавшие его видели под этой маской неутомимого труженика с очень часто смущающейся душой…»
Очень яркая черта В. В., характеризующая его как ананкаста, это навязчивые страхи заразиться какой-то болезнью. В. Полонская так описывает эту особенность характера поэта: «… Был очень брезглив, (боялся заразиться). Никогда не брался за перила, ручку двери открывал платком. Стаканы обычно рассматривал долго и протирал. Пиво из кружек придумал пить, взявшись за ручку кружки левой рукой. Уверял, что так никто не пьет и поэтому ничьи губы не прикасались к этому месту, которое подносит ко рту он. Был очень мнителен, боялся всякой простуды: при ничтожном повышении температуры ложился в постель».
В 1927 году В. В., путешествовал по Северному Кавказу и тяжело переболев гриппом, спрашивал у доктора, не туберкулез ли горла у него, не рак ли пищевода? В. В. носил в кармане плоский стаканчик, в который наливал воду из графина, носил маленькую мыльницу с мылом, чтобы мыть руки, в ресторане заставлял официанта еще раз помыть кипяченой водой фужер, овощи и фрукты, подававшиеся на стол. (А. Михайлов)
О педантизме Маяковского пишет В. Полонская: «Был он очень аккуратен. Вещи находились всегда в порядке, у каждого определено свое место. И убирал он все с какой-то педантичностью, злился, если что-нибудь, было не в порядке. А. Михайлов тоже отмечает скрупулезность и педантизм Маяковского в отношениях с налоговыми органами: «… и далее Маяковский тщательнейшим образом перечисляет, сколько издержек в его производстве и сколько тратится на материал. Перечисляет скрупулезно, с бухгалтерской дотошностью все свои расходы, вплоть до расходов на бумагу для письма и «прозодежду» при рисовальной и типографической работе».
А как с годами менялся внешний облик Маяковского? В молодые годы он предстает перед нами этакой смесью парижского апаша, латиноаргентинского мачо и русского блатаря – хулигана. Да, это еще одна очередная маска. Вглядитесь в фотографии поэта – взгляд исподлобья, руки засунуты в карманы, бритый или стриженный коротко череп и неизменная в углу рта папироса. Этот облик поэт пронес через все свою творческую жизнь. Да и на площади своего имени в Москве он так и стоит, набычившись и глядя исподлобья.
В 1913 году, когда у В. В. начался роман с Эльзой Каган (сестрой Лили Брик) – он тогда уже пытался франтить – брал напрокат визитку, цилиндр, трость из дешевого магазина (В. Катанян).
А когда у В. В. возник роман с Л. Ю. (Л. Брик), то она, прежде всего, заставила его сменить порченые гнилые зубы на вставные жемчужно – белые, и это придало В. В. совсем иной облик. Она его «остригла», приодела. Он начал носить тяжелую палку. В его гардеробе появился даже галстук, чего никогда не было прежде (А. Ваксберг).
В последующем, когда появилась возможность носить безупречно сшитые костюмы и ежедневно менять сорочки и галстуки, элегантность давалась Маяковскому сама собой.
Квинтэссенцией всего того, что написано о внешнем облике Маяковского является свидетельство В. Гофмейстера, который встречался с В. В. в Праге в 1927 году: «Он был сильный и большой и, стоя всегда выглядел как памятник. У него была буквально нескромная фигура. Всегда хорошо одет, немного даже щеголевато… Выбирал хорошие ткани и лучшего портного в городе… Любил добротность, прочность, красоту опрятность и чистоту. Любил красивые предметы из кожи и металла. Волосы были у него коротко острижены (глядя на его голову, хотелось сказать «череп»). В мягком овале рта вечная папироса».