Психопатология в русской литературе
Шрифт:
И эта тоска все более его пожирала, несмотря на растущую славу поэта.
Наблюдатель, видевший Пушкина в Москве в начале 1827 г., очень тонко подметил и моменты тяжелых приступов депрессии.
«Судя повсему, что я здесь слышал и видел Пушкин здесь на розах. Его знает весь город, все им интересуются, отличнейшая молодежь собирается к нему, как древле к великому ларуэту собирались все, имевшие хоть немного здравого смысла в голове. Со всем тем Пушкин скучает. Так, он мне сам сказал… Пушкин очень переменился наружностью страшные черные бакенбарды придали лицу его какое-то чертовское выражение, впрочем, он, весь тот же – так же жив, скор и по-прежнему в одну минуту переходит от веселого смеха к задумчивости и
14
Цит. по статье Лернера в III томе соч. Пушкина, под редакцией Венгерова. С. 351
Из последующей эпохи его жизни к его вечно возбужденному состоянию примешивается возрастающее чувство ревности, пожиравшее его и ухудшавшее его самочувствие все сильнее и сильнее, несмотря на то, что приступы возбуждения как будто и ослабли. Таково было его состояние во время женитьбы и в последующей брачной жизни. Здесь ревность уже превращается в нечто бредовое, шизоидные элементы сказываются все более и более. Тоска, скука, замкнутость настолько начинает доминировать, что в 1835 году стали замечать сильное изменение характера Пушкина: он стал желчным, обозленным, подозрительным, все окружающие кажутся ему врагами, в каждом слове ему чудится намек или оскорбление. В 1837 году все стали замечать, что Пушкин сделался, прямо каким-то ненормальным. По-видимому, в одном из депрессивных состояний он добивался той роковой дуэли, во время которой смертельная рана подсекла его жизнь.
В связи с приступами маниакально-депрессивного состояния у Пушкина, мы должны связать другую яркую особенность его психики. А именно: его резко патологическую сексуальность, выражавшуюся в чрезмерной похотливости, сексуальном цинизме и извращений половых влечений. О своей патологической сексуальности сам Пушкин в одном послании к Ф. Ф. Юрьеву так описывает себя:
«А я повеса вечно праздный,Потомок негров безобразныйВзрощенный в дикой простоте,Любви не ведая страданий,Я нравлюсь юной красотеБесстыдным бешенством желаний».«Бешенство желания» носило прямо резко патологический характер похотливости, о чем ярко свидетельствуют его современники. Лицейский товарищ поэта – Комовский (статьи и материалы Грота изд. 2-е «Пушкин его лицейские товарищи и наставники») характеризует его таким образом: «Пушкин любил приносить жертвы Бахусу и, вернее, волочился за хорошенькими актрисами гр. Толстого, при чем проявлялись в нем вся пылкость и сладострастие африканской природы. Пушкин был до того женолюбив, что, будучи еще 15 или 16 лет, от одного прикосновения к руке танцующей, во время лицейских балов, взор его пылал, и он пылал, и он пыхтел, сопел, как ретивый конь среди молодого табуна».
Другой его лицейский товарищ, знавший его хорошо, барон М. А. Корф так говорит о нем (цит. там же): «В лицее он превосходил всех чувственностью, а после в свете, предался распутствам всех родов, проводя дни и ночи в непрерывной цепи вакханалий и оргий. Должно дивиться как здоровье и талант его выдержали такой образ жизни, с которым естественно сопрягались и частые гнусные болезни, низводившие его часто на край могилы. Пушкин не был создан ни для света, ни для общественных обязанностей, ни даже, думаю, для высшей любви, или истинной дружбы. У него господствовали только две стихии: удовлетворение чувственным страстям и поэзия; и в обоих он ушел далеко. В нем не было ни внешней, ни внутренней религии, ни высших нравственных чувств, и он полагал даже какое то хвастовство в отъявленном цинизме по этой части. Злые насмешки часто в самых отвратительных картинах над всеми религиозными верованиями и обрядами, над уважением к родителям, над родственными привязанностями, над всеми отношениями общественными и семейными – это было ему нипочем, и я не сомневаюсь, что для едкого слова он иногда говорил более и хуже нежели, в самом деле думал и чувствовал. Вечно без копейки, вечно в долгах, иногда почти без порядочного фрака, с беспрестанными историями, частыми дуэлями, в близком знакомстве со всеми трактирщиками, непотребными домами и прелестницами Петербургскими, Пушкин представлял тип самого грязного разврата».
И действительно цинизм, утонченный разврат, стратегия сластолюбца – соблазнителя – заполняла другую часть содержания жизни Пушкина и, что замечательно, когда он заболевал венерической болезнью, друзья его радовались: наконец-то он прикованный напишет в уединении, большое произведение.
При встречах с женщинами Пушкин мгновенно загорался, стремительно и бурно налетала на него любовь и также скоро угасала в нем. «Натали (говорит он про свою жену) – моя сто тринадцатая любовь» – признавался он княгине Вяземской.
Более или менее я был влюблен во всех хорошеньких женщин, которых знал «(говорит он в другом месте). Все они изрядно надо мной посмеялись, все, за одним единственным исключением, кокетничали со мной».
Из этого надо делать вывод, что и к серьезной и глубокой любви Пушкин не был способен, и что здесь, как и вся его натура, была поверхностна в отношении любви. Ему нужно было легкое отношение к женщинам. Если же женщина была ему недоступна, в смысле физического обладания, то он буквально готов был сойти с ума и нарастающее чувство обычно протекало как тяжелая болезнь, сопровождаемая бурными пароксизмами.
Еще более замечательно, что даже известная содержательница публичного дома в Петербурге Софья Астафьевна жаловалась полиции на «безнравственность» Пушкина, который «развращает ее овечек».
Отсюда понятно будет, почему в тогдашних светских и бюрократических кругах общества, где бывал Пушкин, его боялись, как развратника настолько, что в результате правительству приходилось ссылать его куда-нибудь в ссылку. Его высылали в Одессу, Кишинев. Здесь его поведение принимало тот же характер и его высылали в другое место и т. д.
О том, как боялись цинизма и развратного поведения Пушкина характеризует и следующий отрывок из дневника соседа по имению А. Н. Вульфа: «Я видел Пушкина, который хочет ехать с матерью в Малинники. Мне это весьма неприятно, ибо от того пострадает доброе имя сестры и матери, а сестре и других ради причин, это вредно («Пушкин и его современники», выпуск XXI, стр. 19).
Как все патологические эротоманы Пушкин был фетишист: образ женской ноги всего ярче зажигал его эротическую фантазию. Это общеизвестно, об этом свидетельствуют многочисленные стихи и, рисунки, набросанные в черновых его рукописях.
Один ученый и Пушкинианец – проф. Сумцов – написал специальную работу о женской ножке в поэзии Пушкина.
Если о фетишизме Пушкина ученый мог написать работу, то тем более можно написать целую книгу о патологической ревности Пушкина, которая могла принимать у него фантастические размеры, и которая всегда была злокачественным осложнением патологической сексуальности Пушкина, Ревность Пушкина поедом ела его в продолжение всей его жизни, по всякому ничтожному поводу, и приняла грандиозные размеры во время женитьбы Пушкина.