Псы войны. Гексалогия
Шрифт:
– За них!
– Наёмники не чокаясь выпили и вновь ударились в воспоминания. Так они просидели до самого рассвета. Он, как и темнота, наступает в тропиках удивительно быстро: прямо на глазах гаснут звезды, небо светлеет, меняя свой оттенок от холодно-серого до золотисто-голубого. С первыми лучами солнца золота становится все больше, голубая краска превращается в синюю. Через несколько мгновений все вокруг уже блестит и сияет в ласковых лучах утреннего солнца. Наёмникам, просидевшим почти всю ночь за столом, было не до этого: за полчаса до рассвета они забылись коротким, тревожным сном.
Ровно в шесть тридцать утра в дверь номера Шеннона постучал Барти, напомнивший, что пора ехать.
– Капитан Вальденберг приказал передать, что "Тоскана" пассажиров ждать не будет. Отход назначен на семь часов, - громко говорил он.
– Ещё как будет, - проворчал Земмлер с трудом поднимаясь с дивана. Тряся головой, он вышел в ванную.
Воспользовавшись его отсутствием, корсиканец сунул в руки командиру толстый бумажный свёрток
– Передай Номе!
– Что это?
– Деньги!
– Сколько?
– Всё, что осталось в местной валюте: тысяч двести, а может и больше!
– Хорошо, передам!
– Прощай!
– Жан-Батист крепко пожал руку командиру.
Выпроводив приятелей, Шеннон решил завалиться спать. Он не страдал сентиментальностью и не поехал в порт, чтобы помахать им с причала. Приказы и поручения розданы, все слова сказаны. Оставшись один, полковник решил устроить для себя выходной. Это был первый свободный день Шеннона, начиная со второго июля, когда "Тосканы" зашла в Фритаун. Там на её борт поднялись доктор Окойе, Патрик и остальные африканцы. Несмотря на то, что вентилятор работал на полную мощность, в комнате было душно, сон всё не шел. Полковник подошёл к холодильнику и достал оттуда пиво. Холодный напиток немного притупил мысли, и вскоре его сморил здоровый сон. Кота разбудил лёгкий стук в дверь: Фредди принёс ланч. Он с удовольствием поел и принял душ. Затем достал из холодильника пиво и закурил. Приходя в себя после попойки, Кот уже сожалел, что вчера выслал Флорис:
"Сейчас бы с удовольствием с ней покувыркался", легкомысленно думал он, закуривая очередную сигарету. "А может пойти в бар, снять кого-нибудь. Заметят, жаль". Тут, как по волшебству, раздался энергичный стук в дверь и раздался тихий женский голос:
– Откройте!
– Флорис!
– он рывком распахнул дверь, но это была Нома. Она была вся в слезах.
– Что с тобой, девочка?
– почти по-отчески произнёс он, и замялся, заметив, что стоит в непотребном виде.
– Проходи, садись, я сейчас!
Нома с удивлением глядела на вечно сурового полковника, каким она привыкла видеть. Сейчас этот человек, одетый в трусы и майку, суетился, пытаясь привести себя в порядок. Ему мешали бутылки и посуда, разбросанные по комнате. Наконец, он вышел в другую комнату и через несколько минут вернулся: строгий и подтянутый, как всегда.
– Так, что же случилось, Нома?
– Шеннон сел напротив плачущей девушки.
– Извините меня, масса! Он уехал навсегда?!
– Кто? Жан-Батист?
– полковник увидел в глазах девушки вопрос и надежду. Хотелось ей соврать, но этого делать было нельзя.
– Да! Он никогда не вернётся и тебе нужно искать нового мужчину!
Нома захныкала. Было грустно смотреть, как крупная, красивая, молодая девица хнычет как малый ребёнок. В этом было что-то неестественное. Шеннону захотелось её успокоить, но он не знал, как это сделать. Недолго думая, он налил в пустой стакан остатки чери и протянул девушке:
– Пей!
Она выпила этот сладкий напиток залпом и немного успокоилась.
– Ты должна понять, - наставительным тоном заговорил Шеннон,- белые мужчины всегда либо умирают, либо уезжают отсюда к себе на север. Они редко не берут с собой чёрных женщин...
– Почему?
– сморщив нос спросила Нома.
– Не знаю, - Шеннон пожал плечами.
– Так принято.
– Если бы он взял меня с собой, - начала мечтать девушка, - то...
– ...пропала бы. Заболела и умерла, - резко оборвал её наёмник.
– На севере холодно и сыро!
– Как в Хрустальных Горах?
– Ещё холоднее. Зимой там идёт снег!
– Снег?
– Это замёрзшая вода! Она белого цвета и падает с неба...
– Знаю. Я один раз видела. Только священник называл это другим словом - град!
– Молодец, сообразила! А теперь представь, что он идёт день, два, неделю, месяц...
– Шеннон так увлёкся рассказом, что не заметил, как девушка задремала. Тут он вспомнил о пакете с деньгами. С трудом отыскав его в этом бардаке, он положил его рядом с Номой.
– Ну и что теперь с тобой делать?
– пробормотал он. Прикрыв девушку полотенцем, полковник запер комнату и спустился в бар. Там уже находились Алекс и папаша Вильк.
– А Кейт!
– окликнул его поляк.
– Иди к нам! Наверное, тебе одиноко без своих друзей!
– Есть немного!
Папаша Вильк, как обычно, мучил радиоприёмник. Сквозь шум и помехи пробивалась весёлая музыка и какие-то голоса.
– Сегодня опять была большая речь Окойе, - сказал он, продолжая вертеть ручку настройки.
– Он обещал справедливое наказание приспешникам Кимбы, а ещё опубликовал два декрета. Один из них о реституции собственности. Так, что с меня и Гомеза причитается.
– С Гомеса понятно - за гостиницу, - встрял Алекс.
– А что тебе вернут папаша Вильк?
– Как что? Мою концессию на отлов диких животных на всей территории Зангаро и монополию на экспорт перламутра! В свой двухэтажный дом в Кларенсе я въехал ещё утром. Мерзавцы почти два года в нём хозяйничали...
– Разве концессии и монополии являются частной собственностью? Первый раз слышу!
– Вот увидишь, вернут!
– менее уверенно произнёс поляк.
– Обратись к Лоримару, - посоветовал Шеннон.
– Он советник юстиции. Может, что и подскажет!
Тут в зал вошёл Гомез. Он увидел наёмника и заулыбался: