Псы войны
Шрифт:
— Ты хочешь сказать, что он дилер, дурью барыжит?
— Дилер — не то слово.
Он спал, а Мардж слушала крики сов.
Позже, утром, Хикс вел машину и посмеивался про себя. Небо было бесстыдно в своем великолепии, багровые скалы — как дурная шутка. Потом извилистая дорога, виток за витком, постепенно пошла вниз. Деревья стали выше и пышнее, на обочинах появились цветы. Внезапно возникла как бы улица с дощатыми домишками по обеим сторонам дороги — некое подобие городка у подножия отвесной скалы, укрывавшей половину построек манящей тенью.
Они ехали по улице, и тут до Мардж дошло, что городишко не пуст: между некрашеными
Дорога кончалась у зарослей над дугообразной впадиной, на песчаном дне которой валялись останки нескольких машин и гниющего вигвама. По ту сторону впадины лепились несколько оранжевых и голубых палаток; перед палатками выстроились в линию десятка полтора пестро раскрашенных грузовиков «интернешнл харвестер». В открытых кузовах были устроены скамьи, а вдоль бортов натянуты веревочные поручни. В таких грузовиках в Южной Калифорнии обычно возили брасеро — мексиканцев-сезонников.
У «лендровера» постепенно собралась кучка молчаливых людей. Это, как видела Мардж, были мексиканцы, одетые до странного строго и однообразно. На всех мужчинах были одинакового покроя бежевые костюмы с широкими лацканами и швами. В темных галстуках — дешевые металлические булавки. Набриолиненные волнистые волосы над бронзовыми лицами зачесаны назад. Среди них были мальчишки — точная копия взрослых, вплоть до булавок в галстуках. Вместо ботинок на ногах пластиковые сандалии поверх носков; ноги покрывал слой пыли. Мардж смотрела на них сквозь ветровое стекло, мутное от раздавленных насекомых, они — на нее, и их глаза не выражали ничего: ни враждебности, ни дружелюбия.
— Они мне не мерещатся? — спросила она Хикса.
Хикс выключил мотор и взглянул на нее:
— Не знаю уж, что там тебе мерещится.
Он сидел, потирая виски и смеясь над чем-то.
Мардж выбралась из машины и повернулась к мексиканцам. Хикс обошел машину и присоединился к ней.
— А, вот ты о ком, — сказал он. — Нет, они тебе не мерещатся… Привет, братья! — поздоровался он с ними. — Hola, muchachos.
Мексиканцы расступились, чтобы пропустить их.
— Caballeros, — сказал Хикс, крепко обняв ее. — Caballeros, muy formal [78] .
На дорогу высыпали еще люди и смотрели, как они идут обнявшись.
— Они рады нам? — спросила Мардж. — Или они хотят, чтобы мы уехали?
— Поскольку мы не копы, — ответил Хикс, — или общество по защите животных, мы им безразличны.
Он на секунду остановился, посмотрел направо, потом налево и повел ее к самому большому из домов. В дверях толпились люди, заглядывая внутрь. Хикс протолкнул ее между двумя широкими низкими спинами в большую побеленную комнату.
78
Кабальеро… очень учтивы (исп.).
Комната была забита людьми; тут были только мужчины, хотя вдоль одной из стен выстроились маленькие мальчики с черными книгами в руках. Некоторые мужчины сидели на стульях, другие стояли или сидели на корточках. Лица всех были повернуты к помосту в дальнем конце комнаты, на котором невысокий смуглый человек в черном костюме из искусственного шелка читал вслух по книге, которую держал в правой руке. Рядом с ним на помосте стоял медный шест с флагом, на котором был изображен пастушеский посох и под ним агнец с поднятым копытцем и нимбом вокруг головы. Белоснежное туловище агнца окружало священное золотое сияние.
Читающий начинал на низких нотах, потом его голос звучал почти фальцетом, а в конце фразы — опять понижался. То, что он читал, было похоже на стихи или слова песни, и казалось, каждую новую строфу он читает, немного меняя тональность, все больше и больше нагнетая напряжение и не делая пауз. Голос как будто существовал отдельно от него.
Люди в комнате слушали, закрыв глаза.
Рядом с помостом, ближе всех к читающему, находился светловолосый мальчик лет двенадцати, единственный в комнате, кроме Хикса и Мардж, не мексиканец. Мальчик смотрел на чтеца с широкой улыбкой, но это была улыбка зрителя, а не человека, причастного к церемонии.
Мардж разглядывала его. В этот момент он обернулся к ним, с удивлением улыбнулся еще шире, встал и стал пробираться к ним сквозь толпу.
По мере того как он приближался, внимание людей в комнате обращалось на них. Мардж вообразила, что люди чуют следы героина в ее крови.
Мальчик вывел их на солнце. В руке он держал выгоревшую ковбойскую шляпу и, оказавшись на улице, небрежно надел ее, сдвинув на затылок.
— Как поживаешь, бездельник? — спросил Хикс.
— В последний раз, когда мы виделись, — сказал мальчишка, — ты приезжал ловить форель.
— Это правда, — сказал Хикс Мардж. — Где твой старик?
— На горе.
Хикс посмотрел вокруг:
— Вижу, весь народ здесь.
— Да, — кивнул мальчишка. — Вы как раз поспеете к фиесте.
Они вернулись к джипу, и Хикс взял из машины рюкзак и вещмешок, в котором лежала разобранная М-16. Рюкзак он надел, а мешок повесил на одно плечо.
— Познакомься, это Кейджелл [79] ,— сказал он Мардж. — Кейджелл, это Мардж.
Ей надоело видеть все время улыбку мальчишки; в ней было что-то от непременно блаженной встречной улыбки хиппи, от бездумной открытости души другой душе. На детском лице такая улыбка ее раздражала.
79
Строго говоря, скандинавское имя Kjell читается Шелл. Но у Стоуна написание чуть модифицированное: K-jell.
— Пошли повидаемся со стариком, — сказал Хикс.
Они зашагали по проселочной дороге к подножию горы, мимо останков машин и вигвама, где виднелся клочок земли, а на нем грядки овощей с почернелыми листьями, чахнущих от тесного соседства колючих сорняков и кустарника. Огородишко был окружен низко натянутой колючей проволокой от цыплят.
— Боже, — воскликнул Хикс, — огород Салли!
— Да, сэр, — откликнулся Кейджелл.
— Проволока натянута даже под землей, — сказал Хикс Мардж. — Чтобы крысы-гоферы не могли пробраться.