Птица солнца

Смит Уилбур

Пространство огромной пещеры искажало звуки, но это не могло скрыть возбуждения Салли и настоятельности ее просьбы, поэтому я быстро пошел к ней.

Салли была в главной пещере возле изумрудного бассейна, у круто поднимающейся стены, в темноте она светила фонарем на стену.

– Что случилось, Сал? – спросил я, подходя.

– Смотри. – Она передвинула луч ниже, и я увидел изображение огромной человеческой фигуры.

– Боже! – воскликнул я. – Белая леди Брандберга! [1]

1

Белая леди Брандберга – одно из наиболее

известных и наиболее спорных наскальных изображений, открытых в Африке. Общепризнанная датировка – около двухсотого года нашей эры, но толкование изображения вызывает многочисленные разногласия. В одном источнике утверждается, что это человек, готовящийся к ксозскому обряду обрезания и предварительно обмазанный белой глиной (и это в тысяче миль от территории ксоза). Знаменитый аббат Брейль назвал изображение «леди», а Кредо Мутва в своей недавней книге «Индаба, дети мои» свою любопытную гипотезу завершает словами: «Это вовсе не леди, а поразительно красивый молодой белый, один из великих императоров, правивших африканской империей финикийцев Ма-ити почти два столетия». – Прим. автора.

Салли повела лучом фонаря по фигуре – и осветила характерный выступ между бедер.

– Дамочка с подвесками, – прошептала она, – если ты понимаешь, о чем я.

Фигура высотой шесть футов, в желтом нагруднике, в изысканно украшенном шлеме с высоким изогнутым гребнем. На левом плече круглый щит, на нем вокруг центрального утолщения посажены желтые орнаментальные розетки. В другой руке лук и колчан со стрелами, а с пояса свисают большой меч и боевой топор. Икры защищены поножами тоже из желтого металла, а на ногах легкие открытые сандалии.

Кожа у воина мертвенно-белая, на грудь спускается ярко-рыжая борода. Изображение несоразмерно больших половых органов – стилизованное указание на высокое положение. Общий эффект ничуть не оскорблял приличий: он придавал фигуре мужскую гордость и высокомерие.

– Белый человек, – прошептал я. – Нагрудник и круглый щит, лук и боевой топор. Может быть…

– Финикийский царь, – закончила за меня Салли.

– Но финикиец скорее был бы черноволосый, с крючковатым носом. Среди древних финикиян этот человек был бы, мягко выражаясь, весьма необычен. Атавизм, вероятно, черты предков из северного Средиземноморья. Сколько лет рисунку, Сал?

– Не могу сказать точно. Примерно две тысячи. На этой стене самые древние изображения пещеры.

– Посмотри, Сал, – сказал я оживленно.

За центральной фигурой виднелось множество крошечных, следовавших за царем. Их древний художник изобразил не столь подробно, но мечи и шлемы были несомненно те же.

– А посмотри сюда. – Салли высветила у ног царя ряд из двух десятков одетых в белое фигур, крошечных, примерно девятидюймовых. – Вероятно, жрецы. Бен, смотри, смотри!

Она провела лучом фонарика по каменному ковру, и я в первый миг не узнал его. Потом мое сердце дрогнуло. Как огромная фреска, частично уничтоженная влагой, мхами и лишайниками, частично закрытая нарисованными поверх нее мириадами фигур людей и животных, развертывалось изображение каменной крепостной стены. Стена была сложена из блоков, причем ясно были видны их соединения, по гребню проходил декоративный пояс из шевронов, аналогичный тому, что украшает главную храмовую стену в руинах Зимбабве. За стеной виднелись очертания фаллических башен, которые мы надеялись найти.

– Это наш город, Бен. Наш затерянный город.

– И наш затерянный царь, Салли, и его жрецы, его воины и… О боже! Салли, ты только посмотри!

– Слоны! – воскликнула она. – Боевые слоны с лучниками на спинах, как те, что использовал Ганнибал в войне с Римом. Карфагеняне, финикийцы!

Устрашающее изобилие – изогнутая стена сто футов длиной и пятнадцать высотой, каждый квадратный дюйм которой покрыт бушменскими рисунками.

Фигуры и формы переплетались, некоторые, более ранние, были записаны сверху другими и поблекли; другие, подобно нашему белому царю, гордо хранили неприкосновенность. Огромный труд – развернуть такую массу изображений, рассказывающих об утраченной цивилизации. Это дело Салли, моя камера может лишь зафиксировать дикое смешение, а Салли будет тщательно и терпеливо брать, казалось бы, совершенно уничтоженные фигуры или группы фигур одну за другой и восстанавливать на своих листах восковой бумаги.

Но пока, конечно, не до того. Весь остаток дня мы с Салли ползали вдоль стены, всматриваясь, трогая и издавая возгласы восторга и изумления.

В лагерь мы вернулись вечером истощенные физически и эмоционально. Питер Ларкин передал сообщение от Лорена:

– Он желает вам удачи; один из вертолетов – разведчиков нефти будет в вашем районе в течение следующих нескольких дней; дайте список того, что вам необходимо. Он все привезет.

Следующие десять дней были самыми счастливыми в моей жизни. Как и пообещал Лорен, прилетел вертолет с надписью «Стервесант Ойл» на фюзеляже. Он привез массу необходимого, деликатесы, еще одну палатку, набор карт, разведывательный теодолит, керосин для ламп, пищу, сменную одежду для нас обоих, бумагу и краски для Салли, пленку для меня и даже несколько бутылок солодового виски «Глен Грант», этого универсального средства от всех напастей. Лорен в своей записке предлагал мне заниматься тем, что кажется мне перспективным, и затратить на это сколько угодно времени. Он полностью поддерживает меня, но мне не следует слишком долго держать его в неизвестности, потому что он «умирает от любопытства».

Я передал ему свою благодарность, пленку с наскальными изображениями, среди которых не было самых древних, и кучу полиэтиленовых пакетиков с образцами краски из разных мест пещеры для радиоуглеродного датирования. Потом вертолет улетел, оставив нас в нашей идиллии.

Ежедневно мы трудились с самого утра дотемна: составляли план пещеры на плоскости и на разных уровнях высоты, фотографировали все изображения и наносили их на схему, отмечая положение относительно нашего царя. Салли разрывалась между помощью мне и собственной работой – выделением наиболее древних рисунков. Мы работали в полном согласии и взаимопонимании, прерываясь только для того, чтобы поесть у изумрудного озерца или поплавать голышом в прохладной прозрачной воде, а иногда просто полежать на скалах и поговорить.

Вначале наше появление в пещере серьезно отразилось на экологии местной фауны, но, как мы и надеялись, животные скоро привыкли. Через несколько дней птицы снова стали прилетать через отверстие в крыше пещеры, чтобы напиться и выкупаться в бассейне. Вскоре они перестали обращать на нас внимание и шумно плескались в воде, а мы отрывались от работы и смотрели на них.

Даже обезьяны, гонимые жаждой, прокрадывались через проход – вначале осторожно, – торопливо глотали воду и тут же убегали. Вскоре эти робкие набеги стали более смелыми и наконец превратились в настоящую помеху: обезьяны крали у нас еду и любые предметы, оставленные по неосторожности. Мы их прощали: их забавные ужимки неизменно нас развлекали.

Прекрасные дни, заполненные работой, приносящей удовлетворение, товарищескими и любовными отношениями и глубоким покоем в этом райском уголке. Лишь однажды произошло событие, слегка омрачившее мое счастье. Мы с Салли сидели перед портретом нашего удивительного белого царя, и я сказал: «Этого они не смогут отрицать, Сал. Придется этим ублюдкам перестраивать свои ограниченные мозги».

Она поняла, что я говорю о разоблачителях, общественных обвинителях, о политико-археологах, которые любое свидетельство перекраивают так, чтобы оно подтверждало их теории, те самые, которые жестоко критиковали меня и мои книги.