Птицеферма
Шрифт:
Двор по-прежнему пуст. Приподнимаюсь на локте, осматриваюсь, чтобы окончательно в этом убедиться; потом встаю в полный рост и, пошатываясь и уже не спеша, бреду к бараку. Если теперь кто-то что-то и спросит, могу соврать, что иду из туалета. А вот если бы меня заметили у шахты или на огороде, пришлось бы постараться, прежде чем выдать правдоподобное объяснение.
Некоторое время колеблюсь, но потом все же принимаю решение вернуться в комнату тем же путем, как и покинула ее, — через окно. Жители Птицефермы вот-вот начнут просыпаться, и мне не хочется столкнуться с кем-нибудь
Хватаюсь за край подоконника, подтягиваюсь.
В голове все ещё стоят туман и звон — звенящий туман. Если после слов Дэвина у меня практически не осталось сомнений в том, что Ник Валентайн и Пересмешник — один и тот же человек, то только что я в этом окончательно убедилась. Пробелы в «картинках» восполнились, и я четко увидела Ника, услышала его голос. И или со мной в комнате живет мой бывший напарник, или у него есть брат-близнец.
Однако то, что Ник Валентайн — единственный ребенок в семье, помню наверняка.
Переваливаюсь через подоконник.
После «припадка» тело еще будто деревянное, поэтому получается неловко — приземляюсь под окном на четвереньки. А когда поднимаюсь, то встречаюсь с пристальным взглядом голубых глаз. Мой сожитель мало того, что не спит, так ещё и полностью одет и сидит на кровати; ноги на полу, локти уперты в колени, пальцы переплетены.
— Мне показалось, мы договорились, что отложим ночную вылазку, — несмотря на то, что соображаю неясно, тон его голоса нельзя принять за довольный.
Внутри поднимается волна раздражения. К горлу подкатывает.
— Мне тоже много чего казалось, — огрызаюсь.
Я ведь почти поверила ему. Этому «ему», Пересмешнику. И верила Нику как никому, больше чем себе. Как он мог явиться сюда и продолжать играть роль, видя, как мне здесь жилось? А если бы я не начала вспоминать? Ведь от меня прежней почти ничего не осталось. Я не только себя потеряла — смысл жизни утратила. Апатия, черная безнадежность, мысли о суициде. А он… молчал?!
В лице Пересмешника что-то меняется — не Пересмешника, Ника, — чувствует неладное. А мне уже все равно. В горле клокочут невыплаканные слезы.
Они бросили меня здесь на целых два года. Плевое задание, пара дней — и ты все вспомнишь… Не вспомнила. И что получила? Зачем он пришел? Чтобы устранить? Составить рапорт, вроде: «Шеф, мы ее потеряли?». Не понимаю, не могу понять, почему мой друг, напарник, человек, которого я любила и которому доверяла больше всех на свете, мог появиться здесь и играть роль, водить меня за нос, молчать.
— Что случилось? — бледнеет; встает, шагает ко мне.
— Жизнь случилась, — выпаливаю пафосно и при этом зло. — Эта гребаная жизнь со мной случилась, — пусть играет в игры, пусть притворяется. А мне вся эта фальшь уже поперек горла, в печенках. Прислали его меня убить или просто проверить — плевать. Даже если устранить, и жить мне осталось недолго — тоже плевать. Сколько бы мне ни было теперь отведено — хочу быть собой. И буду. — Отойди от меня, — толкаю Ника в плечо, заставляя отшатнуться.
Его брови взлетают вверх. Кажется, он правда не понимает. Но я больше не верю. Ни единому слову, ни одному жесту не верю. А ведь только-только начинала верить… К черту!
— Гагара, объясни, что случилось? — и голос такой мягкий, будто бы на самом деле обеспокоен, взволнован моим состоянием.
Жаль, что кричать в полный голос в бараке, где все спят или только просыпаются, нельзя. Кричать мне хочется.
— Гагара? — переспрашиваю. И без повышения голоса удается выразить интонацией весь накопившийся во мне гнев. — А как же «Эм»? «Янтарная»? Если называть меня птичьим именем, можно сделать вид, что мы и вправду не знакомы? Что тебе велели? Пулю в лоб? У тебя есть пистолет? Или просто свернуть шею? Момоту же свернул, вряд ли со мной не справишься.
Если раньше мне показалось, что Ник побледнел, то теперь с его лица совершенно сходит краска.
— Янтарная? — неуверенный шепот; и снова — шаг ко мне.
Янтарная… В этом имени тепло и доверие, близость наших прежних отношений. Теперь это звучит насмешкой.
— Твоей Янтарной больше нет, — огрызаюсь. — Она сдохла на Птицеферме.
— Эмбер, — быстро исправляется.
— О да, — подтверждаю с каким-то садистским наслаждением. — Вот мы и вспомнили, как меня зовут, — голос срывается, всхлипываю. Похоже, у меня истерика. Но осознание этого факта успокоиться не помогает, только раззадоривает. — Ник, как ты мог? Мать твою, как ты мог?
— Эм, у меня не было выбора, — в его голосе слышится горечь.
Не верю. Ни черта ему больше не верю.
Меня накрывает окончательно.
— Проклятый предатель, — уже откровенно всхлипываю.
А затем я, человек, которого годами учили драться, знающий множество болевых приемов и умеющий их применять на практике, вместо того чтобы воспользоваться одним из них, банально и по-женски набрасываюсь на мужчину с кулаками.
Сначала он не защищается, позволяя мне лупить себя по груди. Потом пытается перехватить мои руки за запястья. Вырываюсь, брыкаюсь. Стараюсь снова ударить.
Некоторое время боремся. В итоге Ник бросает меня на кровать, наваливается сверху.
Все молча — мы оба понимаем, что шум в комнате может стоить нам жизни. Только тяжелое дыхание да натужный скрип не готовой к такой нагрузке кровати.
— Пусти меня, предатель, — шиплю.
— Успокойся — и отпущу, — чувствую его дыхание на своей шее. Чужие волосы щекочут мне щеку.
— Считаю до трех… и пеняй на себя, — предупреждаю.
Я могу вывернуться и ударить его в пах. Сейчас Ник сжимает мои ноги своими коленями. Но если дернуться резко… И если сперва садануть по не успевшим срастись ребрам… Я не боюсь получить удар в ответ, справлюсь…
Все эти мысли роем проносятся в голове. Мысленно считаю до трех, но вместо того, чтобы привести в исполнение свой коварный план, я и вправду выворачиваюсь, но не для того, чтобы ударить — ловлю его губы своими губами и целую.
Я так устала. Не хочу думать о причинах и последствиях. Хочу быть собой. Без условностей, без ограничений.
Не могу вспомнить лицо своей матери; свою первую любовь не то что не вспомнила — не узнала при встрече. Зато образ Ника Валентайна умудрилась пронести через все эти два года ада, через слайтекс.