Птицы летают без компаса. В небе дорог много(Повести)
Шрифт:
— Часто ты с такими речами перед летчиками выступаешь? — с подковыркой спросил я.
— Так это же оратор, Демосфен! — махнула рукой жена и пошла на кухню.
— А как же мне не выступать? У меня в части еще закавыка — замполита молодого дали. Я. уже говорил тебе. У него одно на уме — полеты и полеты. А людей организовать не может, не умеет. Надо плакаты — ночью сам пишет. Видел, проходили сейчас мимо, — его работа. Спрашиваю: почему радиоузел молчит? На следующий день слышу его голос из репродуктора. И получается, что все это он вершит для меня. Но главное-то не в том, что сделано, а в том, кем сделано и как. Людей на это поднять надо. Тогда они расти начнут, друг к другу потянутся, и узнаешь их в деле лучше. В том ведь суть политической работы. А «Фигаро здесь, Фигаро там» пусть и останется у французов. И англичане так могут. Словом, нет еще опыта у моего боевого заместителя, прибыл-то он с командной должности.
— Ничего, научится, — вставил я.
— Безусловно, жизнь подскажет. Вот недавно у одного летчика жена собралась домой улетать, с мужем повздорила. Тут мой замполит и развел руками. Если бы, скажем, вражеский самолет появился в нашем небе, он бы и глазом не моргнул — верхом на истребитель, и ракета сделала бы свое дело. А тут ракетой не возьмешь. Такие, брат, пироги, — заключил Виктор, глянул на телевизор и насторожился. — Тихо, тихо, — поднял он руку, — неспокойно что-то на аэродроме, — приподнимаясь со стула, сказал он сам себе. — Видишь, движок запустили, — кивнул он на экран, по которому судорожно забегали, заискрились еле заметные линии из серебристых иголок.
— Виктор! Телефон звонит! Не слышишь?!
— Слышу, Леночка, слышу! Я так и знал!
Потанин стремительно рванулся к двери и, перемахнув через порог, схватил трубку:
— Слушаю, Потанин!
И сразу стал поправлять ворот у рубашки, глазами потянулся к вешалке.
— Понял! Иду! Иду! — резко и отрывисто бросил он в трубку. Потом мне: — Посиди, Сергей, я сейчас. Пару на перехват цели подняли. Мы за разговорами и не услышали.
Он быстро пристегнул галстук, сунул кулак в рукав кожаной куртки и так, повесив ее на плечо, выбежал за дверь. По лестнице дробно застучали каблуки. У подъезда уже нетерпеливо рычал его газик.
Елена Александровна, взбивая волосы, вышла из комнаты. Неторопливо отодвинула стул и села напротив, подперев пухлыми нежными пальчиками подбородок. Она сидела прямо и смотрела на меня с откровенным любопытством, как смотрят учителя на новых учеников. Она смутно напоминала все давнее, уже позабытое. Но ее присутствие меня сейчас почему-то тревожило, выворачивало душу наизнанку. Почему? Непонятно. Так бывает непонятно летчику, летящему в облаках, когда его самолет случайно «подболтнуло» и перед глазами неожиданно разбежались стрелки приборов. Тут важно не поддаться ложному чувству, не думать, что ты летишь с креном или вниз головой, срочно взять себя в руки и точно определить свое положение… Положение в пространстве…
Пить захотелось. Сейчас хватануть бы чего-нибудь покрепче.
— А вы в училище женились? — спросила она.
— Да, сразу после вас.
— А кто она?
— Дочь инженера эскадрильи подполковника Васильева. Виктор знал ее. Алей зовут. И вы знать должны.
Елена Александровна немного подумала и тихо ответила:
— Нет, я не знала, не знала.
«Неужели она и правда не помнит про стихи, не помнит, как подписывала мне фотокарточку? Показать бы сейчас ей эту фотокарточку. Но ее Олежка чернилами измалевал, и выбросили давно. А зачем показывать? Пора бы уже сбрасывать с себя всякую тревогу и выходить из непонятного положения…»
— Очень, очень хорошая у меня жена. Прелесть. Умница, — говорю я и чувствую, что увлекаюсь. И хорошо, что увлекаюсь. Я начинаю понимать свое положение в пространстве, вернее, на этом месте за столом, вдалеке от родного дома. — Она закончила педагогический. Литфак. В школе работает. Сын у меня Олежка в третьем классе учится, круглый отличник. — Я подробно рассказываю Елене Александровне о семье, преодолевая в себе какое-то упрямое чувство. И ощущаю, что гляжу я на нее уже новым зрением и все время сравниваю со своей Алей.
Елена Александровна может выразить себя блистательным образом, умеет все взять от дарованной ей внешности. В треугольнике запахнутого цветастого халата у нее видна нежная ложбинка, от которой трудно оторвать глаза. Это необычайно идет ей. А моей Але нравится одежда с глухой защитой. Иногда она надевает мою летную куртку. Говорит, что очень любит носить ее дома, в ней тепленько и кажется, что она со мной в кабине самолета в обнимку сидит. Выдумщица она, моя Аля. Я глядел на подрагивающие большие ресницы, острые похолодевшие глаза Елены Александровны, в которые, как и раньше, было трудно всмотреться, и видел, что отражали они все чужое и далекое. Почему же тогда ее взгляд выворачивал мою душу наизнанку? У Али совсем не такие глаза. Они у нее крупные, добрые, голубые, точно в них растворилось само небо.
«Мужчины и женщины, как половинки, по всему свету разбросаны. Важно, чтобы эти половинки нашли друг друга. А бывает и так, что сходятся не те половинки, вот тогда они и мучаются всю жизнь — всю жизнь подгоняют квадратную крышку к круглой коробке», — в такие рассуждения я иногда пускался, глядя на счастливые и неудачные семьи, живущие в гарнизонах. «Ведь и меня могла прихлопнуть не та крышка…»
«Мой Потанин, мой Потанин», — то и дело пела Елена Александровна, и по углам ее рта ложились отчужденные складки. Это была она и не она. А скорее — не она, той Елены Александровны, «товарища преподавателя», уже давным-давно на белом свете нет.
«Чей же он еще? Конечно, твой… Твой бывший мальчик, сержант, теперь муж, полковник…» Отношения у них стыкованы плотненько, кругленько, точка в точку. И тут ничего не скажешь, свои половинки.
А вот и Потанин на пороге появился. Легок на помине.
— Дверь-то почему не закрыли? — забасил он.
— Забыли, наверное, — не поднимаясь с места, ответила Елена Александровна.
Я сразу почувствовал радостное облегчение. Кончилась моя роль мученика. Теперь мог свободно смотреть в ее белое лицо с тонкими бровями, на ее прозрачные, подрагивающие на каждом слове ноздри.
— Гостя развлекаешь? — спросил он у жены. — У вас ведь есть что вспомнить.
«Лучше уж не вспоминать…» — подумал я.
— Развлекаю, — наконец улыбнулась она, поднялась со стула и с облегчением добавила: — Пирог ешьте, сейчас я вам чай поставлю. — И удалилась на кухню.
— Контрольная цель прошла, — расстегивая галстук, сказал Виктор. — Пару истребителей поднимали. Вовремя и на заданном рубеже перехватили. Вот видишь, какая у меня петрушка получается? Там мой заместитель по летной подготовке, а все самому приходится. Человек он, можно сказать, с гражданскими мыслями. Приказа ждет, В запас уходит. Не то что ему не веришь, но все-таки… помочь надо. Ну что, допьем, чтобы не выдохлось?