Птицы летают без компаса. В небе дорог много(Повести)
Шрифт:
Потанин, широко расставив локти, сидел за столом, склонившись над бумагами.
— Майор Стрельников! — представился я и провел скользкими горячими ладонями по брюкам.
Командир сомкнул кисти рук в узел, еще ниже опустил голову и сказал:
— Ей-богу, боюсь ошибиться! Ты, Сергей?
— Ну, конечно! Кто же еще?
Потанин откинулся на спинку кресла. Встал. Качнулся. И пошел на меня по-медвежьи. И я на него также. Наши физиономии были глупы от радости. Вмиг сгинуло то напряжение, которое ворочалось и копилось в душе с самого утра. Приятно встретиться с однокашником, не видевшись столько лет! Даже неважно, в каких отношениях был ты с ним в училище. Существенно то, что с ним вместе учился летать, в одном ателье шил первую офицерскую форму. Все остальное забывается, исчезает, как инверсионный след от самолета. Но это я понял только сейчас, именно сейчас, глядя на сияющее лицо Потанина.
Мы часто вспоминаем тех курсантов, которые после выпуска из училища быстро пошли вверх по служебной лестнице. О таких мы узнаем из приказов, газет и при встрече друг с другом. Одни говорят о них с гордостью, другие — с завистью. Тут важно, кто говорит, каков он сам и как сложились дела умного. Но редко можно услышать о тех выпускниках, которые так и остались молодыми, потому что в один из летных дней линия их полета не дошла до аэродрома. Не дошла потому, что они были пилотами молодыми и не хотели признавать никаких летных правил и норм, даже пренебрегли законом всемирного тяготения… Ни гордости тут и ни зависти…
— Мне позвонили. Говорят, Стрельников, Стрельников. А сколько этих Стрельниковых на Руси? Сколько их в авиации?! Видишь, вот и встретились! Родина-то наша ого-го! А все равно встретились. Наверное, оттого, что большинство нас, военных, обтекают страну, ходят по краешку, по границе. Ну, садись, садись! — говорил Потанин, заполняя кабинет басом.
Лицо Потанина покрупнело и погрубело малость, как бы солиднее, прочнее стало. Подбородок сгладился, скулы выровнялись. Волосы такие же жесткие, только проволочки в них появились алюминиевые — поседел. На широких плечах — погоны с изумрудным зеленым блеском и на каждом — три крупные звезды, привинченные плотно, надежно, как гайки на обшивке самолета.
— Давай-ка рассказывай, как живешь-можешь? — Полковник поглядел в упор, лукаво прищурился и сразу стал похож на прежнего Потанина, старшину класса.
Зазвонил телефон. Полковник неторопливо взял трубку.
— Нет, нет, — резко сказал он, глядя в потолок, — в отпуск и не думай. Что же это получается, по старинной присказке: солнце жарит и палит — в отпуск едет замполит… Так дело не пойдет. Традиции я чту, но не такие. Понимаю, что тебе надо сложные условия. Да, да… понимаю, понимаю, что тебе их в бой вести. В этом ты прав. Но прежде чем пилотов в бой вести, надо их летать научить, а так ведь они до сражения попадают. Ничего, ничего… — Потанин сухо усмехнулся. — Вот вместе молодежь на крыло поднимать будем. Инструктором тебя задействую. А потом ведь молодежь без замполита заскучает. Это в соображение возьми.
Потанин долго слушал не перебивая, а потом, неудовлетворенно поморщившись, пояснил:
— Константин Григорьевич, речь-то не о тебе. Тебе нужны облака, вот поедешь в санаторий и любуйся ими, сколько душа пожелает. За твою летную подготовку у меня голова не болит. Птицу за крылья не хвалят. Да, да… Будь здоров…
Кабинет у командира небольшой, уютный. Посредине — столы, расставленные буквой «Т», в углу сейф, от него во всю стену — книжная полка. На ней мемуары военачальников в толстых коленкоровых обложках теснят тоненькие книжечки с инструкциями. От окна до двери — схема-график летной подготовки пестрит разноцветными отметками квадратов и треугольников. Макеты самолетов, сувениры выставлены на столе, сейфе, книжной полке.
Потанин положил трубку. Еще раз глянул на нее с каким-то недоверием. Покачал головой. Улыбнулся, обнажив золотые зубы. Но улыбнулся не оттого, что ему стало весело. Меж густых бровей отчетливо прорезалась суровая складка. Широкие плечи расслабленно опустились. Он, видно, хотел крепко выругаться, но сдержался. Спокойно сказал:
— Замполит у меня — отличный летчик, а вот политработник бескрылый. Молодежь к нам пришла, это что свежую кровь в часть влили, размешивать теперь надо. А у него будто особая группа крови — в отпуск просится. Ему, видите ли, нужны низкие облака, «минимум». О себе печется. Значит, не думает о других… Да-а, — протянул он задумчиво. — Сложная это проблема. Раньше ведь в авиацию комиссаров из кавалерии, из пехоты брали — и ничего. А сейчас такие замполиты в авиации по меньшей мере бесполезны. Ей нужны такие политработники, чтобы сердце у них всегда в небо просилось, а душа — к людям. Пойди найди такого. Он летчик, тут и весь сказ, — заключил Потанин. Видно было, что эта проблема волнует его давно и над ней он думал не раз.
— Не сразу Москва строилась, — успокоил я. — Найдутся и такие.
— Найдутся, конечно, — подтвердил командир и, погладив ладонью телефонный аппарат, спросил — Проверять нас будешь, инспектор?
— Помогать, если по форме-то…
— Помогать? Ох вы, помощнички, помощнички, — вздохнул полковник.
— Послали, Виктор Иванович, первая командировка, — почему-то виновато признался я и взял папироску из пачки «Казбек», которая лежала на столе.
— Скорее погонять, а не помогать. Наверное, с лейтенанта Прохорова приказали летные характеристики снять? Так, так. Знаю, знаю… План подавай…
— Это, так сказать, попутно. Слетаю и с Прохоровым, посмотрю.
— Ты, пожалуйста, ничего такого не думай, — замялся полковник. — Проверяй, помогай, подгоняй. Просто я сам не знаю, что мне делать с этим Прохоровым. И жалко и… На вот посмотри. — Виктор Иванович подцепил со стола летную книжку, обернутую в толстую желтую бумагу, сильно потертую на уголках, взвесил на ладони, покачал из стороны в сторону и протянул мне — Документики уже подготовили, комэск старается.
Я перелистал несколько страниц. Училище Прохоров закончил то же самое, что и я, только намного позже. Поглядел на фотокарточку: мальчишка мальчишкой. Неужели и мы были такими? Я остановился там, где лежала закладка. Летная характеристика инструктора на Прохорова: «Летать любит, летает с большой охотой и желанием. В сложной обстановке не теряется, принимает грамотные решения. По приборам в закрытой кабине летает отлично. Смелый, дерзкий. Недостатки характера: вспыльчив, самолюбив. Морально устойчив…»
Вспыльчив, самолюбив… Хорошо это или плохо? Недостатки это или достоинства? Смелый, дерзкий — это, выходит, хорошо. А может ли дерзкий и смелый человек быть размазней? Летчик без самолюбия, что веник без прутьев…
Мои размышления прервал Потанин.
— Как, Сергей Петрович, сразу в облака с Прохоровым полетишь? Или как? — спросил он, и его загорелая рука скользнула по плановой таблице, которая лежала на столе.
— Нет, зачем торопиться? С летчиком надо как следует познакомиться, все уточнить. Может, и под колпаком слетать. Видишь, вот инструктор пишет: по приборам летает отлично, — постучал я пальцем по летной книжке.
— Это верно, Сергей, — вроде бы обрадовался Потанин, — торопиться не будем. Куда торопиться? Прохоров… — Он, забрав в пальцы крутой подбородок, немного подумал. — Яшин все жмет. Прохоров эскадрилью назад тянет, она у него отличная. Рапорт на Прохорова сочинил. Говорит, лучше перевести его на работу полегче. Комэску ведь тоже нельзя не верить. А я книжку летную Прохорова посмотрел и… засомневался. Да и дела эти у него еще… Устояться надо парню… В нашем деле и жалеть нельзя и не жалеть нельзя. Яшин докладывал, что куролесит он на посадочном курсе, финтифлюшки выделывает.