Птицы
Шрифт:
«Очевидные причины» — это всегда грязная брусчатка, на которой совсем не было снега. Еще бы — как ему пробиться сквозь тучи горячего пара и дыма, выползающие из дымоходов топок и высоких кирпичных труб, напоминающих сигары.
Район этот не зря называли «черным» — его здания сплошь поросли толстым налетом сажи, а мостовая, стены, крыши, да и сам воздух, насколько хватало глаз, пропитались углем и угольной пылью.
Краекк был будто перебинтован рельсовыми путями. Железная дорога шла не только по земле, но и над фабриками, установленная на сваях. Кое-где она выстраивалась этажами, где-то пересекалась, а где-то
Стены в Краекк, как и в Рривв, скрывались под многочисленными плакатами и вывесками. Но, в отличие от того же Рривв, здешние не уговаривали что-то купить или куда-нибудь сходить и что-нибудь попробовать. Большинство представляло собой призывы вступать в профсоюзы, чтобы защитить свои права и сохранить работу. «Нет автоматонам! Не отдадим работу бездушной железяке! Вступай в профсоюз! Вступай в профсоюз!»
К слову, автоматоны здесь были не такими, как в Рривв. И даже не такими, как в Горри. В родном районе Финча механоиды были просто старыми — здесь же они и людей мало чем напоминали. Грубые, многократно залатанные, с шарнирами суставов, усиленными поршнями, они были предназначены для самой тяжелой работы. Дикий скрежет их сочленений тонул в грохоте цеховых машин и сливался с ним, но, Финч не сомневался, что, если оставить одного такого автоматона на том же проспекте Франдигорт в Рривв, всего пара его шагов вызвала бы затор, как на земле, так и в воздухе.
Если уж говорить о воздухе, то здесь тоже были дирижабли — здоровенные грузовые махины. Бурые от ржавчины и насквозь прокопченные, они порой появлялись из дымных туч и в них же исчезали…
Финч брел по Краекк, вытягивая шею и щурясь. Номеров домов, как и названий улиц, видно не было и приходилось постоянно сверяться с картой, а иногда даже спрашивать дорогу у прохожих. Все, кто попадался мальчику на пути, носили защитные очки, уши закрывали кожаными нашлепками, а лица — шарфами. Порой, чтобы привлечь раздраженное внимание прохожих, приходилось дергать их за рукав. Пару раз Финч едва увернулся от пинка в ответ.
Судя по карте, улица Брэлл, которую мальчик искал, располагалась не очень далеко от станции. Можно сказать, повезло, ведь иначе Финчу пришлось бы совсем несладко: трамвай через этот район не ходил и лишь огибал его, никаких «флеппинов» здесь, разумеется, тоже не было, а в системе рельсовых кабинок он так и не разобрался.
И все же напрямик пройти до нужного тупика не вышло. По пути Финч то и дело натыкался на перекрывавшие улицы потоки шипящих рыжих искр, которые вырывались из открытых дверей цехов. Несмотря на то, что люди прямо на глазах мальчика проходили через такие потоки туда и обратно, последовать их примеру он не осмеливался и был вынужден возвращаться и искать другую дорогу.
Финч брел в густом смоге по узким проходам и тоннелям. Кашель лез из горла, глаза слезились, на зубах что-то скрипело, а от нестерпимой вони кружилась голова. Он уже не раз порывался бросить все и вернуться на станцию, но то и дело напоминал себе, что не может просто уйти, ничего не узнав.
Уже совсем отчаявшись найти дорогу, Финч набрел на паб «Поршень». У его двери стоял старик
— «Пружинная фабрика»? — спросил торговец пирожками, когда Финч объяснил, что ищет. — Так это ж тут, рядом. В конце переулка будет Крысиный лаз, пройдешь по нему, свернешь направо, и упрешься в колесный цех — там много колес. Зайдешь за него и найдешь «Трубы Труддарда» — их нельзя не заметить. За ними уже будет улица Брэлла. Иди по ней, не сворачивая.
Надеясь, что все запомнил верно, взмокший и взмыленный, Финч прошел по указанному маршруту и наконец оказался у дома № 11 в Тупике Брэлл.
— «Пружинная фабрика Нюберга», — прочитал мальчик составленную из кованых букв вывеску на огромном кирпичном строении с распахнутыми настежь воротами вместо дверей.
Подойдя, Финч заглянул внутрь. Несмотря на то, что время едва перевалило за три часа дня, а по всей фабрике висели фонари, в цеху было темно. Порой во мраке открывались топки, похожие на ревущие багровые пасти, — рабочие кормили их, забрасывая туда две-три лопаты угля, после чего поднимали заслонки в желобах, и из плавилен по этим желобам тек раскаленный металл. Бил молот, и кто-то то и дело кричал: «Следующая!», скрипели валы, накручивающие проволоку на барабаны, стучали поршни, шипел пар…
Изготовление пружин походило на какое-то угрюмое, мрачное таинство, ну а сами пружины… Их здесь были сотни, тысячи. Из разных металлов, разного размера, от крошечных, наваленных в ящики, до огромных, высотой в целый этаж, выстроившихся вдоль стен, будто колонны.
По цеху мельтешили люди. Кто-то что-то куда-то тащил, кто-то искал нужный инструмент или нужную схему, низенький рабочий с шишковатой головой управлял механическим подъемником, а щуплый, но очень высокий мужчина, похожий на скрепку, закатывал по скошенному настилу штабель с ящиками в грузовой люк пришвартованного в центре фабрики дирижабля.
«К кому же подойти? — смятенно думал Финч. — Никакими приказчиками здесь и не пахнет…»
Главного на фабрике мальчик заметил не сразу — тот не особо выделялся среди прочих рабочих: на нем были защитные очки, кепка да замасленный фартук, но весьма впечатляющую способность перекрикивать стоящий в цехах шум мог иметь только управляющий.
— Семсон! — пророкотал он и схватил пробегавшего мимо парнишку за шиворот. — Передай мистеру Греббису, что я говорил «семнадцать витков с шагом четыре»! А не «четырнадцать витков с шагом семь»! Еще раз что-то напутает, заменю его проклятым автоматоном, и плевать мне на профсоюз. Ты понял меня?
— Да, сэр! Все запомнил, сэр!
Отпущенный парень побежал к цеху навивки. Там трое мужчин в огромных перчатках под руководством бородатого мастера гнули из проволоки пружины.
Управляющий тем временем отцепил от пояса планшетку, достал из-за уха карандаш и принялся сверять что-то в своих записях с пирамидой ящиков, на которые маленький мальчик — едва ли не вдвое младше Финча — наносил краской через трафарет название фабрики.
Откуда ни возьмись появился громадный тип, весь черный от копоти. От него буквально валил жар, настолько, что кругом даже воздух плавился — казалось, рабочий только что выбрался из топки.