Птицы
Шрифт:
Довольный преподанным малявке уроком, мистер Дрей продолжил путь. Купил у продавца на углу жареных каштанов и, поедая их, беззаботно пошагал по улочке.
Финч был очень удивлен тем, что «любимый дядя» Арабеллы отправился именно в Гротвей, ведь более неподходящее для него место, сложно было себе представить. Этот тип выглядел здесь так же неуместно, как гремлин в тарелке с супом.
Мистер Дрей прошел два квартала и остановился, чтобы закурить папиретку, у высокой башни с часами.
Финча вдруг посетило странное ощущение: будто бы он был здесь
— Станция «Чужое Безмолвие», — пробормотал он.
— Что еще за станция? — удивилась Арабелла.
— Не знаю.
Задумываться о каких бы то ни было странностях сейчас было не время, ведь мистер Дрей не остановился у башни. Он обогнул ее и пошагал по улице, все флюгеры на домах которой представляли собой жестяных котов, покачивающихся на ветру. Вскоре он вышел к рыночной площади.
Следуя за мистером Дреем на почтительном расстоянии, Финч и Арабелла оказались на площади и погрузились в море разговоров, смеха и шума. Прямо под открытым небом стояло пианино, из задней стенки которого торчали разновеликие трубы. За пианино сидел старик во фраке и цилиндре и играл что-то праздничное. Порой то здесь, то там раздавался грохот выстреливающих хлопушек.
На рыночной площади Гротвей проходила ярмарка. Над ней в небе висели прогулочные воздушные шары, с которых вниз падал разноцветный, зеленый и красный, снег. В воздухе он смешивался со снегом обычным, и вот таким пестрым крошевом опускался на землю, шляпы и зонты.
На площадь выходили фасады кафе, пекарен и кондитерских, три паба, различные лавки и даже мастерская игрушечника.
К одной из лавок мистер Дрей и направился. И это была, разумеется, вовсе не лавка игрушек.
На бордовой вывеске над дверью витиеватыми золотистыми буквами было выведено: «Локон Бартоломью», а на полочках в больших окнах-витринах стояли склянки с кремами и лосьонами, жестянки с помадками для волос, там же выстроились целые ряды разномастных гребешков.
Отшвырнув папиретный докурок, мистер Дрей взлетел по ступеням, распахнул дверь и, не обращая внимания на остервенело провизжавший колокольчик над притолокой и включившуюся тепло-решетку, вошел в лавку и направился прямиком к стойке.
Дети подкрались к окну.
— Что он там делает? — спросила Арабелла.
— Скандалит, — ответил Финч.
И верно, мистер Дрей что-то кричал перепуганному приказчику за стойкой, размахивал руками и тыкал пальцем, указывая на свою голову.
Приказчик, пытаясь защититься от шквала злобы разъяренного клиента, поднял руки и бросился что-то доставать из шкафа-витрины. В его руках блеснул стеклянный флакон.
— Кажется, дядя Сергиус пришел заменить средство от облысения, — хихикнула Арабелла.
Мистер Дрей схватил пузырек, пригрозил напоследок приказчику кулаком и направился к двери.
Дети отпрянули от окна и поспешили
Финч и Арабелла последовали за ним.
Людей на площади было невероятно много — здесь сейчас будто собрались жители всех окрестных кварталов. При этом из переулков и улиц подходили все новые, а идти домой никто явно не собирался — ярмарка была в самом разгаре.
Люди гуляли между полосатыми шатрами и прилавками на колесах, что-то покупали, о чем-то спорили, но все были веселы и в прекрасном настроении.
Лишь Финч хмурился. Он пытался не потерять из виду мистера Дрея, и вся эта шумиха его только отвлекала и раздражала. Арабелла отметила выражение его лица.
— Тебе что, не нравятся ярмарки? — спросила она.
— Нет, — угрюмо ответил Финч.
— Почему?
— А зачем они вообще нужны? Дедушка мне рассказывал о них, но я…
— Ты что, никогда не был на ярмарке? — поразилась Арабелла.
— Нет.
— А меня родители водили несколько раз. Ярмарка — это же просто чудесно!
Финч не разделял восторгов девочки. Он глядел на все эти раскрасневшиеся от возбуждения и радости лица и не верил буквально ни во что. Ему казалось, что все это напускное, ненастоящее — просто подделка, чтобы никто не заметил случайно, что ты угрюмый, усталый и злой. Они все прикидывались. Ведь нельзя по-настоящему так радоваться чему-то и хоть сколько-нибудь быть счастливым, когда тебя уже завтра или даже нынешним вечером ждут одни напасти, а потом — лишь угрюмые дни и плохие люди. Когда тебя ждет обычная жизнь и отравляющая душу рутина.
На мальчика окружающий гвалт действовал подавляюще. Он не понимал, как эти родители могут с такой легкостью и щедростью покупать своим детям все, что те пожелают, и делать это с радостью. Он чувствовал, что в нем что-то закипает, и пытался отворачиваться, не смотреть, но, куда ни падал его взгляд, всюду были они — эти дети и их родители.
Он не осознавал, что просто завидует. Завидует, потому что у него нет родителей, ему никто ничего не покупает, никто не водит его на ярмарку. Зато он чувствовал себя незваным гостем, который пробрался украдкой на чужой праздник. Он чувствовал себя одиноким и еще больше никому не нужным, чем обычно.
Нет! Ничего хорошего и уж тем более чудесного в этих ярмарках он не видел.
Ну ладно, исключение все же было.
Под скошенным полосатым навесом стоял прилавок продавца сладостей. Сам он мельтешил вдоль ряда пухлых мешков и зачерпывал из них конфеты.
— Конфеты и сладости! — верещал продавец, зазывая покупателей. — Конфеты и сладости!
Финч протянул продавцу два фунта.
— Лакричных пиявок, пожалуйста.
— Хороший выбор! — похвалил продавец и набрал в одном из мешков ковшиком продолговатые розоватые конфеты, после чего ссыпал их в маленький коричневый пакет с надписью «Ням-ням!».