Птицы

Торин Владимир

Финч толкнул дверь и привычно остановился на включившейся теплорешетке, но даже ее шум не смог перекрыть довольного скрежещущего мурчания Мо. Лысая кошка всегда радовалась, когда приходил ее любимый гость, обладатель синего форменного пальто, фуражки и кожаной сумки на ремне.

Мистер Дьюи был добрым, никогда не унывающим человеком. Обходительный и приветливый, почтальон искренне любил всех своих адресатов и называл их «мои люди». «Его люди» отвечали взаимностью. Даже миссис Поуп. Та вообще в нем души не чаяла.

Не

любил почтальона лишь мистер Эдвинс, злобный старик из восьмой квартиры. Он говорил, что Дьюи – простодушный дурак, но слова мистера Эдвинса никто никогда не воспринимал всерьез. Его послушать, так все в мире делятся на два типа людей: прохвосты и дураки.

Сквозь гул решетки и мурчание Мо пробивался мягкий баритон почтальона. Облокотившись на стойку, мистер Дьюи почесывал кошку за ухом и говорил о том, что в преддверии снежной бури посылок стало в разы больше и совсем нет времени просто с кем-нибудь поболтать – разве что с миссис Поуп, потому что это, мол, традиция.

Консьержка глядела на него восхищенно, почти не моргая. Она упирала подбородок в сцепленные кисти и выглядела так, будто либо вот-вот бросится на почтальона, либо просто распадется на части от охвативших ее чувств. Видимо, она хотела, чтобы мистер Дьюи и ее тоже почесал за ухом.

– Добрый день, мистер Дьюи. Здравствуйте, миссис Поуп, – поздоровался Финч и направился к лестнице.

Консьержка даже не заметила его появления, а мистер Дьюи обернулся.

– О, Финч! – обрадованно воскликнул почтальон. – Привет! Как школа?!

– Думаю, с ней все в порядке, гремлин ее задери, – пробормотал мальчик.

– Как грубо, Финч! – укоризненно воскликнул мистер Дьюи, но в его глазах заплясали озорные искорки. – Кстати, я отложил для твоего дедушки парочку довольно редких марок для его коллекции.

– Я ему передам, мистер Дьюи. Хорошего вам дня.

Мальчик пошагал по ступеням, и тут консьержка будто очнулась от продолжительного сна.

– Что? – взволнованно спросила она. – Гремлины? Кто сказал про гремлинов?

Миссис Поуп просто терпеть не могла этих мелких вредителей и считала, что их проделки – выпад лично против нее. Если бы она не испытывала глубочайшего чувства омерзения от одного вида гремлинов, то при встрече самолично придушила бы каждого из них или же поймала бы одного и принялась избивать им прочих. Но пока что бедолаг-гремлинов спасали от ее ярости опытные гремоловы, которые милосердно травили их газом…

Нырнув в темноту лестницы, Финч мгновенно забыл о консьержке и гремлинах – его мысли переключились на затеянное им расследование. Он так толком ничего и не узнал. Вернее, узнал, но все было бесполезным и непонятным.

Выйдя из трамвая на своей станции, Финч не сразу отправился домой, хотя больше всего на свете в тот миг хотел вернуться в тепло и опустошить казанок с остатками еловой каши из холодильного шкафа.

Тепло и каша откладывались: последней зацепкой, которая могла к чему-то привести, были странные пилюли, и Финч заглянул в аптеку на углу.

Старый аптекарь мистер Беркохх не узнал пилюли, которые показал ему мальчик. Он сказал:

– Мистер Фергин такого у меня не покупал. И передай дедушке, Финч, что я оскорблен до глубины души тем, что он купил лекарства не у меня, а где-то еще! Вероятно, его переманили эти пройдохи из «Пинеток Прингла» в Шелли!

Финч стал допытываться, и аптекарь ответил, что никогда раньше не видел таких пилюль и не знает, что обозначает маркировка на них. По форме они, по его словам, походили на пилюли от бессонницы, по размеру – на пилюли от болей в костях, а по цвету – на пилюли от прерывистого сердцебиения.

Еще одна тайна. Еще одна загадка. Финч полагал, что с пилюлями будет проще всего, ведь дедушка всегда покупал лекарства в аптеке «Завидное Здоровье Беркохха», а уж аптекарь, знавший недуги всех жителей Горри, как свои собственные, непременно должен был узнать эти пилюли.

Появление еще одного вопроса и отсутствие хотя бы одного ответа на уже скопившиеся угнетали Финча сильнее усталости и голода. То, что он сегодня выяснил, лишь сильнее все запутывало…

Поднявшись на третий этаж, Финч вдруг услышал какой-то звук. Как будто скулил щенок, застряв лапой в перилах. Но это был не щенок, и звук шел не с лестницы, а откуда-то с четвертого этажа. А еще мальчик уловил в нем знакомые нотки.

«Неужели снова?» – подумал он.

Поднявшись по ступеням, Финч украдкой выглянул на этаж. Арабелла стояла у лифтовой решетки – вжимаясь в нее всем телом, она закрывала лицо руками и плакала.

Финч хотел было сказать что-то вроде: «Джей, это уже не смешно!» – но не решился. Что-то его остановило.

– Почему ты плачешь? – спросил он, подойдя к девочке. – Что случилось?

– Уйди, Финч! – проступило сквозь рыдания и сквозь ладони.

Но Финч не собирался так просто уходить.

– Я не злюсь, что ты плюнула в меня, – сказал он. – Я тебя прощаю.

– Какая радость! – провыла Арабелла, по-прежнему не отрывая рук от лица. – Пошел вон, я сказала! Ненавижу тебя!

Финчу стало ее жалко. А еще, как и в прошлый раз, он ощутил собственную беспомощность.

– Не плачь, – сказал он. – Все будет хорошо. Ты только…

– Ничего не будет хорошо! – воскликнула она и убрала руки.

Как и накануне, ее лицо было красным и мокрым от слез. Но сейчас на нем появилось кое-что новое. Под глазом у девочки уродливым пятном расплылся синяк.

Финч вздрогнул.

– Кто тебя ударил?! – сжав кулаки, спросил он. – Я его сам побью!

– Не сможешь, глупый Финч! – ответила она. – И не говори со мной! Вообще! Никогда!

Но Финч стоял на своем: