Птицы
Шрифт:
Гротвей походил на миленький игрушечный городок внутри новогоднего снежного шара. Пятиэтажные дома с темно-красной черепицей стояли тесно. Покатые крыши венчали фигурные флюгеры – на каждой улице свои: на какой-то – жестяные дирижабли, на какой-то – коты, на какой-то – изогнутые часовые стрелки. К слову, почти на каждом углу место чердачного окна занимал циферблат. Гротвей подчас даже называли районом часов.
Меж домами проходили уютные извилистые улочки, на которых никогда не было сугробов – дворники здесь трудились на славу, как, впрочем, и фонарщики: никому и в голову в Гротвей не могло прийти, чтобы
Экипажи в Гротвей были по большей части санными. Даже дети разъезжали повсюду на самоходных механических санках – сидя на них и сжимая вилкообразный штурвал, в круглых защитных очках, мальчишки и девчонки напоминали настоящих штурманов.
Один такой «штурман» наехал полозом на ногу мистера Дрея, и тут началось довольно редкое для Гротвей явление – скандал. Мистер Дрей с удовольствием отчитал маленького бедолагу, не сдерживаясь в выражениях и не скупясь на подзатыльники. Ребенок отвечал ему громким пронзительным плачем, но у мистера Дрея был иммунитет к чужим слезам – такое случается, когда отсутствует сердце. К примеру, заложено у ростовщика или просто вывалилось сквозь дыру в кармане.
Довольный преподанным малявке уроком, мистер Дрей продолжил путь. Купил у продавца на углу жареных каштанов и, поедая их, беззаботно пошагал по улочке.
Финч был очень удивлен тем, что «любимый дядя» Арабеллы отправился именно в Гротвей, ведь более неподходящее для него место сложно было представить. Этот тип выглядел здесь так же неуместно, как гремлин в тарелке с супом.
Мистер Дрей прошел два квартала и остановился, чтобы закурить папиретку, у высокой башни с часами.
Финча вдруг посетило странное ощущение: будто бы он был здесь совсем недавно. Словно видел эту башню и крыши ближайших к ней домов с птичниками, вот только… Но что это за «вот только», он никак не мог вспомнить. И тут кое-что неожиданно всплыло в памяти Финча.
– Станция «Чужое Безмолвие», – пробормотал он.
– Что еще за станция? – удивилась Арабелла.
– Не знаю.
Задумываться о каких бы то ни было странностях сейчас времени не было, ведь мистер Дрей у башни не задержался. Обогнув ее, он пошагал по улице и вскоре вышел к рыночной площади.
Следуя за ним на почтительном расстоянии, Финч и Арабелла также оказались на площади и погрузились в море разговоров, смеха и шума. Прямо под открытым небом стояло пианино, из задней стенки которого торчали разновеликие трубы. За пианино сидел старик во фраке и цилиндре и играл что-то праздничное. Порой тут и там раздавался грохот выстреливающих хлопушек.
На рыночной площади Гротвей проходила ярмарка. Над ней в небе висели прогулочные воздушные шары, с которых вниз падал разноцветный, зеленый и красный, снег. В воздухе он смешивался со снегом обычным и вот таким пестрым крошевом опускался на землю, шляпы и зонты.
На площадь выходили фасады кафе, пекарен и кондитерских, три паба, различные лавки и даже мастерская игрушечника.
К одной из лавок мистер Дрей и направился.
На бордовой вывеске над дверью витиеватыми золотистыми буквами было выведено: «Локон Белли-пелли», а на полочках в больших окнах-витринах
Отшвырнув папиретный окурок, мистер Дрей взлетел по ступеням, распахнул дверь и, не обращая внимания на остервенело провизжавший колокольчик над притолокой и включившуюся теплорешетку, вошел в лавку и направился прямиком к стойке.
Дети подкрались к окну.
– Что он там делает? – спросила Арабелла.
– Скандалит, – ответил Финч.
И верно, мистер Дрей что-то кричал перепуганному приказчику за стойкой, размахивал руками и тыкал пальцем, указывая на свою голову.
Приказчик, пытаясь защититься от шквала злобы разъяренного клиента, поднял руки и бросился что-то доставать из шкафа-витрины. В его руках блеснул стеклянный флакон.
– Кажется, дядя Сергиус пришел заменить средство от облысения, – хихикнула Арабелла.
Мистер Дрей схватил пузырек, пригрозил напоследок приказчику кулаком и направился к двери.
Дети отпрянули от окна и поспешили спрятаться в очереди к продавцу жареных каштанов. Дядя Сергиус вышел из лавки довольный и, нырнув в толпу, направился через площадь.
Финч и Арабелла поспешили за ним.
Людей на площади было невероятно много – здесь сейчас будто собрались жители всех окрестных кварталов. При этом из переулков и улиц подходили все новые, а идти домой никто явно не собирался – ярмарка была в самом разгаре.
Люди прогуливались между полосатыми шатрами и прилавками на колесах, что-то покупали, о чем-то спорили, но были в прекрасном настроении.
Лишь Финч хмурился. Он пытался не потерять из виду мистера Дрея, и эта шумиха его только отвлекала и раздражала. Арабелла отметила выражение его лица.
– Тебе что, не нравятся ярмарки? – спросила она.
– Нет, – угрюмо ответил Финч.
– Почему?
– А зачем они вообще нужны? Дедушка мне рассказывал о них, но я…
– Ты что, никогда не был на ярмарке? – поразилась Арабелла.
– Нет.
– А меня родители водили несколько раз. Ярмарка – это же просто чудесно!
Спорить у Финча желания не было. Он глядел на раскрасневшиеся от возбуждения и радости лица и не верил буквально ни во что. Ему казалось, что все это напускное, ненастоящее – просто подделка, чтобы никто не заметил случайно, что ты усталый и злой. Они прикидывались.
На мальчика окружающий гвалт действовал подавляюще. Он не понимал, как родители могут с такой легкостью и щедростью покупать своим детям все, что те пожелают, и делать это с радостью. Он чувствовал, как в нем что-то закипает, и пытался отворачиваться, не смотреть, но, куда ни падал его взгляд, всюду были они – эти дети и их родители.
Финч не осознавал, что просто завидует. Завидует, потому что у него нет родителей, ему никто ничего не покупает, никто не водит его на ярмарку. Зато он чувствовал себя незваным гостем, который украдкой пробрался на чужой праздник. Он чувствовал себя одиноким и никому не нужным еще больше, чем обычно.
Нет! Ничего хорошего и уж тем более чудесного в этих ярмарках он не видел.
Ну ладно, исключение все же было.
Под скошенным полосатым навесом стоял прилавок продавца сладостей. Сам продавец мельтешил вдоль ряда пухлых мешков и зачерпывал из них конфеты.