Пуансеттия
Шрифт:
– Нам очень жаль?
– сказал Маркус.
– Мэм, могу я поговорить с вами минутку?
– спросил отец Баллард.
– Пожалуйста?
– По крайней мере, хоть у этого есть хоть какое-то подобие манер, - сказала она. Она пересекла комнату и остановилась там, где отец Баллард устраивал свой самодельный алтарь, Мышши с любопытством наблюдал за ним, сидя у его ног.
– Да?
– сказала она отцу Балларду.
– Говорите.
Он всплеснул руками перед собой и склонил голову на мгновение. Когда он поднял ее, все следы радости и веселья исчезли.
– Маркус рассказывал мне о вас. И зная, что я знаю, думаю, эта беседа должна
– Правильно думаете.
– Прекрасно.
– Он медленно опустился на колени.
– Стюарт?
– спросил Маркус.
– Все в порядке, мой мальчик. Но спасибо за беспокойство.
– Отец Баллард посмотрел вверх на нее, стоя на коленях.
– Сударыня, пожалуйста, позвольте извиниться от имени моей церкви за оскорбления, нанесенные вам, и за ущерб, причиненный Вам и вашей семье. Мы, священники, слишком человечны. И порой настолько человечны, что кажемся бесчеловечными. Нет никаких оправданий тому, что сделал и сказал ваш священник. Никакого. И я не стану оправдывать его. Бог накажет этого священника. Я долго верил, что когда ребенку причинит вред взрослый, этот человек в глазах Бога остается ребенком.
– Отец Баллард посмотрел на мгновение на Маркуса.
– Вас любили как ребенка, баловали как ребенка, прощали как ребенка, прощали безоговорочно, потому что ни один хороший родитель не может долго злиться на маленькое дитя. Господь учит нас, что последние будут первыми. И в глазах вашего священника вы были последними и смиренными. В Божьих глазах вы будете первой и почтенной.
– Мне нравится, как это звучит.
– Так же Маркус рассказал мне, что вы приняли его и помогли ему примириться с его многочисленными, очень разнообразными и всесторонними наклонностями...
– У меня только одна, - вмешался Маркус.
Отец Баллард проигнорировал его.
– Любая женщина, которая сможет смириться с этим, - Он указал на Маркуса.
– И относиться к нему даже с малой толикой сострадания...
– На самом деле, она очень зла со мной.
– Заткнись, Маркус. Твои наставники разговаривают, - сказал отец Баллард. Маркус перестал говорить, но его глаза говорили о многом.
– Вы мне нравитесь, - сказала Магдалена отцу Балларду.
– Хотела бы обратного.
– Вы не первая, кто говорит мне это. И как я сказал, любая женщина, которая будет относиться к его личности с капелькой сострадания, в моих глазах святая. Бог Свидетель, с ним требуется ангельское терпение и терпение Стюарта.
– Он указал на себя.
– Что касается вашего бывшего священника... я не знаю, почему он назвал вас так, как назвал. Это и не важно, по крайней мере, для меня. Кем бы вы ни были или есть, что бы ни сделали, ничто не заслуживает такой жестокости. Ни один ребенок не заслуживает жестокости. Сама ваша жизнь - это чудо, и называть вашу жизнь и тайну вашего создания «дьявольской» - это грех, за который Бог покарает.
– Он протянул руки, ладонями вверх, и она приняла их, думая, что он хочет, чтобы она помогла ему встать. Но нет. Он просто держал ее за руки.
Они были большими и теплыми, нежные, но с мозолями на кончиках пальцев. Ей это понравилось.
– Дорогая, я не буду просить вернуться в церковь, потому что церковь не заслуживает вас. Но я попрошу разрешения провести службу и причастие в вашем доме. Я почту это за честь.
– Честь? Причастить хозяйку борделя? Женщину, которая, не раскаиваясь, продает себя?
– В родословной Христа есть четыре
Она вздохнула.
Тяжело.
– Вы хорошо просите, - сказала она.
– Я иезуит. Нас учат просить. Обычно денег у богатых покровителей, но это умение можно использовать везде.
– Скажите, почему на ваших пальцах мозоли. Кажется подозрительным для священника.
Его брови дрогнули в замешательстве.
– Я играю на гитаре. Электронной. Он вам этого не говорил?
– Нет.
– Я заставляю его играть со мной.
– И что вы заставляете его играть?
– Две недели назад мы сыграли дуэтом Pink Floyd ‘Shine On You Crazy Diamond.’ Если смогу найти The Who’s ‘Tommy’ она будет нашей следующей.
– Вы шутите.
– Не шутит, - ответил Маркус.
– Он заставляет меня играть безвкусную рок-музыку с ним, в обмен на его разрешение играть то, что я хочу на школьном фортепиано. Это не мой стиль и не моя сильная сторона.
– Он слишком скромен, - сказал отец Баллард.
– Парень может гастролировать с Клэптоном, клянусь. Хотя я с блюзом не особо дружу.
Она хотела улыбнуться, но сдержалась. Вместо этого она властно взмахнула рукой, как королева.
– Вы можете остаться.
Он поднялся на ноги скорее смиренно, чем изящно, остановившись, чтобы погладить Мышши по голове.
– Вы окажете мне честь?
– спросил отец Баллард.
– И я почту это за честь, правда.
– Я...
– она начала и замялась. Она вдохнула, успокаивась, и прижала ладонь к груди.
– Признаюсь, мне не хватало Всенощной. Мама всегда брала меня на каждую Рождественскую мессу, пока я не сбежала. Ей бы это понравилось.
– А вам бы понравилось?
– спросил отец Баллард.
– Я уйду прямо сейчас, если вы не хотите меня здесь видеть.
– Я бы хотела, чтобы вы остались. Думаю, вам стоит выслушать мою исповедь и отпустить грехи до моего причастия.
– Дорогая, церковь нагрешила перед вами гораздо больше, чем вы перед ней. Нам нужно ваше прощение. Но вам не нужно наше.
Она тяжело сглотнула и повернулась к Маркусу, который подошел к ней.
– Неудивительно, что ты превращаешься в человека, - сказала она Маркусу.
– Он хорошо на тебя влияет.
Маркус наклонился поцеловать ее в щеку.
– Вы хорошо на меня влияете, - ответил он.
Все были прощены.
– Уже полночь, - сказал отец Баллард.
– Начнем?
– Да, начнем.
– Она посмотрела через плечо на Маркуса.
– Английский или итальянский?
– спросил у нее отец Баллард.
– Я старше, чем выгляжу, - ответила она.
– Можете прочитать на латыни? Пожалуйста?
– D'ominus vob'iscum, - ответил отец Баллард.
– Et cum sp'iritu tuo, - ответила она, два слова слетели с ее губ моментально, словно слова старой песни, которую она годами не слышала, но так и не забыла.