Публицистика по случаю

Василевская Татьяна

По вечерам мы ходили гулять за МКАД. Никаких переходов наземных, надземных и прочих и в помине не было. Переходили кольцевую даже не бегом, а просто быстрым шагом, пока вдали приближалась пара-тройка машин. Сразу за дорогой начинался лес. Летом собирали ягоды и грибы. Неподалеку от нашего дома, даже не доходя до МКАД, были березовые рощи, где росли целыми семейками крепенькие белые. И в окружении берез находилось небольшое болотце, квакающие обитательницы которого давали по вечерам уютные концерты.

Так как бабули жили в соседнем доме, я много времени проводила у них, считая их квартиру таким же своим домом, как и ту, где мы проживали с родителями. Мамина мама работала на какой-то серьезной работе в научно-исследовательском институте, а ее сестра, которая была значительно старше, занималась хозяйством и, когда я «гостила» у них, и мной. Своих детей у бабули

не было. Муж, военный летчик, вскоре после войны умер от болезни сердца, и бабушка, очень тяжело пережившая утрату, так больше замуж и не вышла. И всю свою нерастраченную любовь она изливала сначала на мою маму, свою племянницу, а потом на нас с сестрой. Я, как младшая, и чуть ли не поселившаяся в гостеприимном доме бабушек, была и вовсе ее «светом в окошке». Бабушка никогда не сюсюкала и не тискала меня, как часто выражаюи свою любовь взрослые по отношению к маленьким детям. Но я точно знала, что любовь ее безграничная и самая-самая искренняя. Настоящую любовь просто чувствуешь. Она как исходящее от человека тепло.

Каждый день мы отправлялись с бабулей в небольшой «поход» за мороженым. Единственная палатка, торгующая мороженым, в то время, находилась по другую сторону железной дороги, разделявшей наш район на восточную и западную части. Перехода через жд, как и через МКАД, тогда еще не было. Мы шагали через пути. Я, естественно, прыгала по шпалам, пыталась, как канатоходец, проходить по блестящим полоскам рельс. Бабушка с идеальной выправкой гимназистки дореволюционного периода шла рядом, попыхивая сигареткой, а то и вовсе беломориной. Всегда безукоризненно аккуратно и даже как-то изысканно одетая, хотя все вещи у нее были самые простые. И я до сих пор помню ощущение этого необьяснимого чувства переполняющего до краев абсолютного счастья. Просто потому, что над тобой голубое небо и светит солнце, и есть любимые люди, и бабушка, дымя папироской, рассказывает одну из бесчисленных и невероятно интересных историй, и сейчас будет вкусное мороженое. И завтра, совершенно точно, будет снова такой же прекрасный день. И ничего больше, вообще ничего, тебе в жизни не нужно – вот оно счастье. У тебя для него есть все…

Мы доходили до изогнутой буквой П металлической трубы, которую я называла воротами, и я непременно проходила под этими «воротами». А потом мороженщица, хорошо знавшая нас, и всегда дружелюбно перекидывавшаяся с бабушкой несколькими фразами, доставала, из клубящегося белым паром сухого льда, выбранное мною мороженое, и мы шли домой. И пломбир, или «Лкомка», «Бородино», «Эскимо» были невероятно вкусными. И я твердо знала, что страна наша самая лучшая, и семья моя самая лучшая, и место, где мы живем тоже… Я снова ныряла через импровизированные ворота, ощущая во рту восхитительный вкус лакомства. Вкус детства… и единственное, что чуть-чуть нарушало абсолютную идиллию, это взволнованные, традиционно повторяемые бабулей слова: «По многу не откусывай, а то горлышко застудишь!»…

Как-то, когда ремонтировали наш подземный переход через железную дорогу, я немного похулиганила, чтобы не толкаться в узком, заляпанном побелкой и краской проходе, и прошлась через пути, как в детстве. И та самая труба в форме П все еще была между путями на своем месте. Я подошла и провела по потемневшему от времени металлу рукой, ощущая как в горле встал комок. «Ворота» из детства по высоте не доходили мне даже до талии. Но зато сколько милых сердцу воспоминаний хранит обычная труба, на которую сейчас я бы и внимания, скорее всего, не обратила.

Детство оно прекрасно всегда. Не важно на какую эпоху оно приходится. Да и жизнь вообще. Просто кто-то не может или не хочет видеть то хорошее и прекрасное, которое, по-любому, всегда есть, и его всегда больше. И неважно из чего состоит это хорошее – из каких-то глобальных, значимых вещей или из милых, трогательных мелочей и деталей.

Бабушкам и дедушкам, всем родным и любимым посвящается.

Издержки профессии

Все жизненные ситуации, за исключением, по-настоящему трагических или уж действительно крайне неприятных, со временем превращаются во вполне милые воспоминания. А случаи, когда мы выглядим нелепо или даже глупо, впоследствии и вовсе воспринимаются как забавные истории.

Но в тот самый момент когда все только происходит, смешно или глупо выглядеть никому, естественно, не нравится. И, зачастую, в ход идет способ «перекладывания ответственности» за допущенные промахи на кого-то другого.

***

Во времена «перестройки» я работала в отделе кадров одного из московских

ВУЗов. Работы было много. Штат сотрудников насчитывал больше тысячи человек, плюс еще большее количество студентов. А на каждый чих и на каждое телодвижение оформлялось великое множество бумажек. Всеобщей компьютеризации тогда еще не было. Зарплата была крайне скромная, а цены росли и росли. И денежный вопрос стоял крайне остро, так как на тот момент я была разведенной мамашей, имеющей на руках маленькую дочь, и крутилась с этой своей мизерной зарплатой, как только могла. И как-то мои друзья сообщили, что у нас в районе идет набор сотрудников для нового большого магазина, и, в числе прочих, там требуется специалист по кадровой работе. Я столько лет ездила с окраины бог знает куда, а тут работа, практически, рядом с домом и зарплата, вроде как, больше. Упускать такой шанс было глупо и я отправилась на собеседование. Директор будущего торгового «предприятия» оказался человеком весьма своеобразным. Такой слегка психоватый тип, при том очень вьедливый и дотошный, да плюс еще и страшный бабник. Гремучая смесь, одним словом. По имени отчеству он был тезкой великого поэта, и, естественно, для сотрудников он был, исключительно, «Пушкиным».

Встреча с потенциальным работодателем прошла не очень. С первой секунды обозначив некоторую неуравновешенность и дурной нрав, «Пушкин» просмотрел мои документы, и вполне удовлетворившись приличным стажем и достаточной степенью моего профессионализма, все же решил, что нужно хоть до чего-то докопаться и вывести меня «на чистую воду», мало ли что там у меня в голове. Такая у него была система подбора персонала. Агрессивная, по американскому образцу (насчет западного образца я уже впоследствии узнала). Поинтересовавшись, как скоро я смогу приступить к работе, если мы придем к соглашению, и я, пройдя все этапы проверки, все же подойду, он, не дожидаясь моего ответа, твердо заявил, что приступить нужно срочно. Я сказала, что через пару дней могу закончить все дела на прежнем месте и приступить к работе здесь. «А как же две недели отработки, положенные по закону? Вы же должны быть в курсе, раз так долго работаете?» – подозрительно вглядываясь в мое лицо, поинтересовался директор. Не хватало только света лампы направленного мне в глаза. Я совершенно искренне заверила, что у меня прекрасные отношения с начальницей и она пойдет мне навстречу. «Ага! – аж подпрыгнул от возбуждения и ткнул в меня пальцем тезка классика, явно радуясь, что наконец допрос с пристрастием дал результат и удалось подловить меня и выявить мою истинную сущность. – Вы, наверное, так плохо работаете, что начальница будет просто счастлива избавиться от такой сотрудницы!» Тут я окончательно поняла, что, пучащий на меня глаза в течение получаса, собеседник, не в себе и работать под его началом у меня никакого желания нет. Решив, что с меня хватит, попрощалась с придурковато-припадочным и ушла. Только я дошла до дома, позвонила помощница не совсем вменяемого оригинала-директора и сообщила, что Александр Сергеевич сказал, что я им подхожу, и он ждет меня через два дня, как я и обещала. Ну, я высказала, стараясь сохранять вежливость и спокойствие, что именно я думаю по поводу этого козла, Александра Сергеевича, с его методами проведения собеседования и его заскоками. Помощница была милая и приятная, выслушала меня с пониманием и сочувствием, и как-то все же меня уговорила. Надавив, естественно, и на жалость, мол она сама тут временно, и у нее своей работы невпроворот, и я просто должна ее спасти. Видимо, спасти, в первую очередь, от временного дурака-начальника.

Я была молодая, отважная. И мы даже как-то довольно быстро нашли общий язык со странным, не очень адекватным руководителем, обладавшим удивительной способностью доводить большую часть столкнувшихся с ним людей до белого каления.

В то время в Москве закрывались крупные универмаги вроде «Праги», «Белграда», «Будапешта» и прочих. И именно «Будапешт» и «перекочевывал» к нам в район. Вместе с многочисленной и довольно бесполезной верхушкой руководства, а также немногочисленными наиболее ценными действительно работящими сотрудниками. И со значительными запасами нераспроданных товаров. Пока шел ремонт здания будущего нового торгового центра, я занималась подбором персонала. Учитывая «местный контингент» и завышенные требования руководства к набираемым сотрудникам, задача это была непростая. Психоватый Александр Сергеевич, естественно, подливал масло в огонь, отсеивая неподходящих, на его взгляд, кандидатов пачками. Когда желающих заметно поубавилось, пришлось менять «американизированную» тактику чрезмерно строгого отбора и брать то, что есть. «То что есть», было, в основном, так себе. Всех более менее нормальных кандидатов, Пушкин-пампушкин отшил в своей милой сумасшедше-маниакальной манере. Налицо, в основном, были либо пьющие, кто сильно, кто не очень, либо явно не слишком работящие. Либо и то и другое одновременно.