Пучина
Шрифт:
Анна Устиновна.
Боровцов, 52 лет.
Переярков.
Неизвестный.
Бедная комната; крашеный стол и несколько стульев; на столе сальная свеча и кипа бумаг.
Между 2-й и 3-й сценой 5 лет.
Кисельников сидит за столом в халате и
Кисельников. Что дети, маменька?
Анна Устиновна. Что мы без доктора-то знаем! Все в жару. Теперь уснули.
Кисельников. Эх, сиротки, сиротки! Вот и мать-то оттого умерла, что пропустили время за доктором послать. А как за доктором-то посылать, когда денег-то в кармане двугривенный? Побежал тогда к отцу, говорю: «Батюшка, жена умирает, надо за доктором посылать, денег нет». – «Не надо, говорит, все это – вздор». И мать то же говорит. Дали каких-то трав, да еще поясок какой-то, да старуху-колдунью прислали; так и уморили у меня мою Глафиру.
Анна Устиновна. Ну, Кирюша, надо правду сказать, тужить-то много не о чем.
Кисельников. Все ж таки она любила меня.
Анна Устиновна. Так ли любят-то! Полно, что ты! Мало ль она тебя мучила своими капризами? А глупа-то, как была, Бог с ней!
Кисельников. Эх, маменька! А я-то что! Я лучше-то и не стою. Знаете, маменька, загоняют почтовую лошадь, плетется она нога за ногу, повеся голову, ни на что не смотрит, только бы ей дотащиться кой-как до станции: вот и я таков стал.
Анна Устиновна. Зачем ты, Кирюша, такие мысли в голове держишь! Грешно, друг мой! Может быть, мы как-нибудь и поправимся.
Кисельников. Коли тесть даст денег, так оживит. Вот он теперь несостоятельным объявился. А какой он несостоятельный. Ничего не бывало. Я вижу, что ему хочется сделку сделать. Я к нему приставал; с тобой, говорит, поплачусь. А что это такое «поплачусь»?… Все ли он заплатит или только часть? Да уж хоть бы половину дал или хоть и меньше, все бы мы сколько-нибудь времени без нужды пожили; можно бы и Лизаньке на приданое что-нибудь отложить.
Анна Устиновна. Да, да! Уж так нужны деньги, так нужны!
Кисельников. Маменька, вы пишете, что нужно-то? Я вас просил записывать, а при первых деньгах мы все это и исполним.
Анна Устиновна. Записано, Кирюша. (Вынимает бумажку и читает.) «Во-первых, за квартиру не заплачено за два месяца по шести рублей, да хорошо бы заплатить за полгода вперед. Во-вторых, чаю, сахару и свеч сальных хоть на месяц запасти. В-третьих, купить в эту комнату недорогой диванчик. В-четвертых, в лавочку пятнадцать рублей шестьдесят одна копейка, – очень лавочник пристает. В-пятых, фрачную пару…» Уж тебе без этого обойтись никак нельзя. «И в-шестых, ситчику Лизаньке на платье…» Ей уж тринадцатый год, стыдиться начинает лохмотьев-то. Вот что нужно-то. А пуще всего за квартиру да еще детям на леченье.
Кисельников. Из чего остаться-то. Три недели тому назад я вам дал пять целковых.
Анна Устиновна. Немножко-то есть, – два двугривенных, да пятиалтынный, да что-то медными. А все ладонь чешется, все ладонь чешется, – надо быть, к деньгам.
Кисельников. Завтра утром к тестю заеду. Не отдаст честью, просто за ворот возьму.
Анна Устиновна. Ну, где тебе! Ты лучше попроси хорошенько. Взять бы с него, что придется, да и развязаться с ним. Много тебе писать-то?
Кисельников. Всю ночь пропишешь. Да ведь это не свое дело, это за деньги. Слава Богу, что еще дают работу; вон сколько набрал ее, рублей на шесть.
Анна Устиновна. Никак кто-то калиткой стукнул? Не слыхал ты?
Кисельников. Кто-то стукнул. Кому ж бы это?
Анна Устиновна (заглянув в дверь). Тесть твой, тесть. Тереби его хорошенько! Я уйду.
Кисельников. Прежде я с ним все лаской, а теперь грубить стану; право, маменька, грубить стану.
Анна Устиновна уходит. Входит Боровцов, бедно одетый, и Переярков.
Кисельников, Боровцов и Переярков.
Боровцов. Помешали, что ль, тебе?
Кисельников. Нет, ничего. Всего дела не переделаешь. Мне всю ночь-то писать, так уж полчаса куда ни шло. Что хорошенького скажете?
Боровцов(садясь). Дай присесть-то, потом и разговаривать начнем.
Переярков. Надо тебе будет одну бумажку подписать.
Кисельников. Что вы мне всё носите бумаги подписывать; а деньги-то когда же? Хоть что-нибудь дайте!
Боровцов. Что теперь с меня взять? В упадок пришел, – я теперь, брат, невинно-упадший, хоть в работники к тебе, так в ту ж пору.
Кисельников. Да что ж вы, папенька, со мной делаете! Ведь мы – нищие совсем.
Боровцов. Что ж, брат, делать-то? И я нищий, – Божья воля. Ведь я не злостный, не умышленный, а несостоятельный, несчастный, невинно-упадший.
Кисельников. Кто вас несчастным-то признал, – подставные кредиторы, которым вы дутых векселей надавали. Что у вас за несчастие! Ни пожара, ни пропажи не было. Зажали деньги-то, папенька. Пожалейте хоть внучат-то, вон они больные лежат.
Боровцов. Тише ты, тише! Нешто так говорят со старшими? А ты по заповедям живи, старших-то почитай.
Кисельников. Ведь мне с детьми-то по миру приходится идти!
Боровцов. Все под Богом ходим. Я тебе помогал в твоей бедности, пока я был в силах.