Пугачев Победитель
Шрифт:
Сами виноваты. Что это, в самом деле? Как ниши предки, русичи, Солнцевы внуки, во дни Госто- mi.Ii in, почти тысячу лет назад строили деревянные и ton. так и мы, их потомки, делаем. Давно пора бы инучиться каменные города строить. Вон от покойного М и \ к Алы Васильевича Ломоносова, человека острого
и проницательного ума, довелось мне слышать, что, мол, ежели хорошенько посчитать, то окажется, что каждые двадцать лет за малым исключением вся Русь выгорает. Сколько добра даром гибнет! Какой ущерб благосостоянию населения и развитию мощи государственной! Вот ежели бы, к примеру, наша Казань не была сплошь деревянной, а имела бы, как в иноземных краях, каменные или кирпичные
А кто, скажи пожалуйста, такую пословицу выдумал: стыд — не дым, глаза не выест?
Ну, уж ты и скажешь!
А кроме того, нет худа без добра. Ежели бы ваши шалаши не выгорели, то вас бы клопы да тараканы живьем съели. Вы, ведь, бороться с этой нечистью почитаете едва ли не грехом. Ваши пожары только вас и спасают!
Натур-философ чуть не задохнулся от возмущения.
Ах ты, немчура! Да разве клопы с тараканами только у нас водятся? Вот, живал я в Варшаве, у поляков...
Далеко ли Варшава от Москвы ушла?—засмеялся немец. — Поляки — ваши родные братья...
Опять же бывал я в молодости в Италии. Там, в великом граде Неаполе, друг ты мой, тараканам да клопам тоже счету нет!
Сего феномена не отрицаю. Но должен тебе заметить, что чужое неряшество нам не в пример. Учиться надо тому, что хорошо, а не тому, что плохо™
Беседовавшие стояли на кремлевской стене неподалеку от старой башни Сумбеки, под прикрытием зубца. За разговором Иванцов неосторожно прибли- шлея к амбразуре и тотчас что-то сорвало с его головы старенькую обшитую позументом треуголку.
Что сие означает? — изумился он, поднимая упавшую к ногам шляпу.— Кажись, и ветра нет..
Па тулье треуголки натур-философ обнаружил круглую дыру с лохматыми краями.
Сие означает, что ежели бы пугачевская пуля уюдила на вершок ниже, то дыра была бы не только и твоей шляпе, но и в твоем лбу,— засмеялся немец.
Какая пуля?
А та, которая сорвала шляпу с твоей филозоф- с1сой головы.
Иванцов испуганно спрятался за зубец крепостной стины. Только теперь до него дошло, что он был на колосок от смерти.
Господи! Господи! — зашептал он дрожащими губами.— Как же это так? Да что же это такое?— Чатем сердито крикнул: — Ну, ежели так, то я им покажу, негодяям! Ружьишко-то я в руках держать еще могу!
Поблизости рявкнула пушка. Бомба упала как раз (роди кучки приближавшихся к стене оборванцев и лопнула, разбрызгивая дождь чугунных осколков. Когда дым рассеялся, то на месте взрыва осталось пять или шесть черных тел.
Так вам и надо! Так вам и надо! — неистовство- нал натур-философ.— Злодеи! Бог покарает всех, всех!
Шприхворт стащил его со стены, и они вместе и травились в губернаторский дом.
Как ты, друг, понимаешь происходящее?—спро- (ил Иванцов, пробираясь сквозь толпу защитников Кремля.
То есть что? Сей мятеж, что ли? Твой же ( гарый камердинер Ильич говорит, бог терпел, терпел, it и разгневался, а теперь наказует за грехи русский народ. Поразмыслив хорошенько, нахожу, что здесь ее I ь много правды, ибо мятежное движение навалива- егея страшной тяжестью именно на все население, а не на какое-нибудь одно сословие. Вон от молодого князька Курганова, а еще больше от Кости Левшина пришлось слышать, что в тех округах, где побывали мятежники, население уже крайне бедствует. На Урале на многих казенных заводах, а также на заводах
Вот наблюдая все это, я и думаю, что злое деяние в самом себе несет наказание. Забывчивы вы, русские, в отличие от других. Казалось бы, после пережитого в дни смутного времени на веки вечные вы должны отучиться от бунтарства, но в каждом из вас и посейчас бунтарь сидит. Вы законам не за совесть, а за страх повинуетесь, вы в каждом законе, ограничивающем волю отдельного человека, подобие цепей тяжких видите.
Преувеличиваешь, немчура.
Ничуть не преувеличиваю. Вот ты Михайлу Васильевича вспоминал. Отношусь и я к нему с превеликим уважением, хотя по-моему не подобало ему столь предаваться Бахусовой слабости, бог его прости. Ну, вот лет пятнадцать назад, будучи по делу в Санкт-Петербурге, зашел я к нему представиться и засвидетельствовать ему свое глубокое уважение, а кстати и поднести в презент некоторые раритеты, добытые здесь, в Казани. Был он моими подарками весьма обрадован и говорил со мной откровенно, хотя, как ты знаешь, к немцам вообще
Ломоносов относился недоброжелательно из-за распрей в Академии.
Воевал, как же!..
Ну, слушай! Зашел разговор о российской истории о судьбах государства российского. И тут услы- HI1Л я от великого вашего ученого следующее, пора- 111 и шее меня суждение: похоже, дескать, на то, что и России живут, перемешавшись так, что их и не oi целишь друг от друга, два разных народа. Один — и н род крови и души европейской, обладающий всяче- п ими способностями и зело склонный к государственному строительству. Из этого народа происходят вели- | иг мужи, коими держава созидается, к каковым он, Ломоносов, относил Адашева Филарета Никитича, Тишайшего Петра и других, имена всех не упомню. Л рядом с этим народом живет, имея то же обличье, ют же язык и то же бытие, какое-то дикое племя, • мое, подобно каким-нибудь американским индейцам.
Ыдям этого племени ничто не дорого. Все, как вы lii порите, трын-трава. Это хищники, сродные степным полкам. Из них выходят Малюты Скуратовы, соратники Отрепьева, Заруцкие, Разины, Пугачевы. Одни | гроят, другие разрушают. Одни копят богатства, другие стремятся этими богатствами завладеть и пустить их по ветру. И время от времени завязывается отчаянная борьба...
Это, конечно, предположение, хотя и весьма остроумное!— отозвался задумчиво натур-философ.— Но как докажешь? Чем это не простая попытка найти удовлетворительное объяснение феноменам, отличающимся большой сложностью? А как применительно к сей теории объяснить, например, личность Ивана I розного?
Об Иване Грозном Михайло Васильевич тоже упоминал. По его определению, надлежит смотреть на него, как на следствие некоего смешения: в молодости преобладало в нем начало созидательное, начало государственное, под старость возобладало начало противоположное, разрушительное, которое, однако ж<\ скрывалось под маской прежних намерений. Боролись в нем две души: одна — европейская, другая — азиатская, степная, дикая...
Так все объяснить можно. И Бирона можно расписать с одной стороны европейцем, а с другой — азиатом, Тамерланом...