Пуля-дура. Поднять на штыки Берлин!
Шрифт:
– Слушай! – снова полковник надсаживается. – Наша всемилостивейшая государыня императрица Елизавета Петровна повелеть соизволила полк в армию отправить, на войну. Так не посрамим славы оружия русского, великим Петром своим детям оставленной!
А что война? Война хорошо. Там точно не до экзерциций будет, а ежели в бою капрала убьют, так и самому повезет капралом стать. Лепота! И еще, помнится, старики рассказывали, что после сражения солдатам город на три дня отдают. Вот бы такое взаправду! Уж мы-то не растеряемся… Покажем немцу проклятому! А слава… Ну, слава – дело господское, до нас
Петенька понемногу начал впадать в меланхолию. Во всех инспектируемых полках он видел примерно одно и то же. Строю солдаты были обучены, где-то получше, где-то похуже. Ружейные приемы знали, но никто и нигде не стрелял ни разу, все полковники в один голос отговаривались нехваткой пороха и свинца. Поэтому первоначальная задумка – отобрать наиболее метких стрелков для обучения канонирами – разлетелась в прах. Полки были, но стрелков в них не имелось как таковых. Осторожные расспросы показали, что их и быть не могло, потому как никто из рекрут до того, как забрили, ружья в руках не держал. Крестьяне, что с них взять. Это тебе не казаки, которые с ружьем в руке рождаются и в седле вырастают. Собственно, не раз офицеры говорили ему: «Учить крестьянина стрелять?! Да я же не враг себе! Это же все равно что волку железные зубы вставить! У меня в имении даже приказчик ничего, кроме кнута, не имеет. Мне спокойнее, и крестьянин послушливей».
Вот такие мирные размышления были прерваны внезапным грохотом и диким вскриком. Откуда-то из-за елей прогремел выстрел, и раненый сержант Василий, обливаясь кровью, мешком свалился с лошади. Петенька даже растерялся, ну никак он не ожидал, что в Смоленской губернии на воинскую команду могут засаду устроить. Он бестолково закрутился на коне, и лишь Северьян, который сильным толчком сбросил его на землю, спас от второго выстрела. Василий только стонал, зажимая простреленную руку, из которой толчками била кровь, но Иван уже сорвал фузею с плеча и, спрятавшись за деревом рядом с дорогой, высматривал, откуда стреляли.
А стреляли с правой стороны, потому именно там, в чаще, мелькнул голубоватый дымок, и еще одна пуля с треском срубила ветку над головой Ивана, который, не замедлив, выстрелил в ответ. И, кажется, метко, потому что из чащи долетел протяжный стон. К этому времени Петенька с Северьяном тоже уползли с дороги, утащив с собой постанывающего Василия. Затаились.
Время тянулось мучительно медленно, назойливо звенели комары, норовя залезть прямо в глаза, но больше выстрелов не было.
– Посмотреть бы, – неуверенно предложил Петенька. До сих пор с разбойничьими засадами он не сталкивался ни разу, а потому просто не знал, что делать.
– Так это нужно уметь по лесу красться, как наши кержаки, – резонно ответил Северьян. – Они звериной тропкой пройдут, листик не шелохнется, к спящему зверю подкрадутся, тот ухом не шевельнет. А мы такому не обучены.
– Дело говорит, – согласился Иван. – Давайте лучше Ваську пока перевяжем да подождем. Нам спешить некуда.
Рана сержанта оказалась не слишком тяжелой, хотя кровила изрядно. Пуля пробила руку выше локтя, но, по счастью, кость не была задета. Иван рванул исподнюю рубаху и перетянул рану, Василий к этому времени опомнился. Стонал раньше он больше от неожиданности, чем от боли, потому что сейчас только шипел злобно да ругался сквозь зубы. Подождали еще, но больше никто не стрелял, кусты не шуршали, ветки не шевелились и, судя по всему, нападавшие, видя, что затея не удалась, удрали.
– Пойдем посмотрим? – не выдержал наконец Иван. – Только ты, ваше благородие, оставайся здесь с Васькой. Полагаю, охотились на тебя, сержанты им ни к чему. А грабить воинскую команду уж точно никто не станет.
– Да кому я нужен? – удивился Петенька.
– Э, не скажи, ваше благородие, – не согласился Иван. – Тебя его сиятельство зачем отослал? Чтобы ябеда голштинская заглохла, а ты опять на рожон попер. Забыл, какими глазами на тебя тот майор посмотрел, коего ты от службы отрешил?
– Ты думаешь, это голштинцы?! – У Петеньки даже глаза на лоб полезли.
– Ничего я не думаю, пойдем да посмотрим, кто там кроется.
И они вместе с Северьяном, пригибаясь, сторожко пошли в сторону, намереваясь большим крюком обойти засаду и выйти к ней сзади. Петенька остался с Василием, который ругался, словно заведенный, время от времени щупая раненую руку, словно хотел убедиться, что она не отпала. Прошло довольно много времени, Иван с Северьяном воротились, уже ни от кого не прячась, с шумом и треском.
– Ну что там? – бросился навстречу им Петенька.
– А ничего, – ответил Иван. – Только лужа крови, и все. Ушли злодеи и раненого али убитого с собой унесли. По следам видно было, что тащили что-то тяжелое. Человека три их было, так что мы легко отделались. Или просто у них не было ружей в достатке, потому стрелял один. Темное дело.
Глава 7
– Ну ты, братец, резв оказался, я даже и представить себе такого не мог! – Александр Иванович не без удовольствия оглядел нервно ежащегося Петеньку. – Ну кто бы только подумать мог! Я его отправляю подальше от столицы, чтобы утих шум, так он и там ухитряется скандал учинить.
– Простите, ваше сиятельство, я не понимаю, в чем дело, – твердо ответил Петенька, действительно не знавший за собой никакой вины.
Шувалов неодобрительно покачал головой, однако в глазах его промелькнула лукавая искорка.
– Премьер-майор фон Аллефельд, прибыв в Петербург, незамедлительно принес жалобу наследнику, яко начальствующему над войсками голштинскими. Что-де поручик Валов, инспектируя полк, прилюдно лаял его матерно, и за грудки хватал, и взять за караул грозился, а тако же смертоубийством угрожал. А потому майор слезно просит обиды с оного поручика настрого взыскать. Ну-с, сударь, извольте объясниться.
У Петеньки от изумления даже глаза на лоб полезли, за чем граф наблюдал с немалым удовольствием.
– Не так все было! – жалобно проблеял он. – Совсем не так!
Шувалов довольно потер руки.
– А еще оный майор донес, что поручик Валов нанял разбойников, которые на майора в пути напали и тяжко его ранили. Потому майор обвиняет поручика Валова в умышлении на его жизнь.
Петенька даже дар речи потерял, а когда снова в сознание пришел, то взвыл трубой иерихонской: