Пуля-дура. Поднять на штыки Берлин!
Шрифт:
– Проклятье! Уже третью атаку отбили, – и полковник от души высказал все, что он думает о пруссаках, погоде, пехоте и артиллерии, завершив выразительную тираду кудрявым пассажем в адрес графа Шувалова. Петенька предпочел сделать вид, что ничего не слышит, хотя кое-какие выражения полковника, безусловно, стоило запомнить для дальнейшего употребления при подходящем случае.
Гусарский корнет, державшийся рядом с полковником, поинтересовался:
– А почему наша артиллерия стреляет так редко? Ведь при Кунерсдорфе она неприятеля просто вбила в землю.
Полковник скривился, будто уксусу хлебнул:
– Артиллерийские парки отстали, у пушкарей только те гранаты остались, что в зарядных ящиках везли. Не
Петенька неодобрительно посмотрел на него, но вмешиваться не стал. Тем более что не совсем удачный ход сражения стал виден и главнокомандующему. Похоже, граф Шувалов решил переломить его, только выбор был не слишком богатым. Три кирасирских полка потихоньку подтянулись к вершине гряды и начали строиться на обратном склоне холма, готовясь к атаке. Петенька даже помотал головой, пытаясь отогнать дурные воспоминания, свежи были в памяти сцены из-под Кунерсдорфа, когда прославленная во всей Европе кавалерия генерала Зейдлица захлебнулась в собственной крови при попытке атаковать русские позиции.
– Вот видите, я же говорил вам! – Фридрих торжествующе потер руки и повернулся к стоящим позади генералам: – Они делают все, как я и предсказывал!
Прусский король вместе со свитой расположился во дворе маленькой фермы, откуда открывался прекрасный вид на долину между двумя грядами холмов. На противоположной стороне долины то и дело возникали белые клубочки дыма – русские пушки стреляли непрерывно, хотя не так часто, как при Кунерсдорфе. Однако прусская пехота не поддавалась. Волна зеленых мундиров хлынула вниз по склону, и теперь уже замелькали белые дымки в ровных шеренгах прусских гренадеров. Вот упала одна зеленая фигурка, за ней другая, третья. Было видно, как русские офицеры размахивают шпагами, приказывая солдатам сомкнуть ряды, шеренга чуть приостанавливается, затем снова шагает вперед. Следующий залп прусских пушек пробивает огромную брешь в казавшейся несокрушимой стене… Она останавливается… А затем начинает сначала потихоньку, а затем все быстрее и быстрее пятиться назад.
– Ганс! – рявкнул король. – Быстро туда, к генералу Канитцу! Передать мой приказ – ни в коем случае не преследовать русских. Ни в коем случае! Мы не должны оставлять выгодные позиции, если только Канитц спустится в долину, он сразу станет легкой добычей русских. Мой приказ – стоять на месте, как скала. Пусть они разобьют себе лоб о наши батареи.
– Слушаюсь, ваше величество, – козырнул адъютант, вскочил на коня и умчался.
– Вот видите, Шенкендорф, – Фридрих торжествующе погрозил ему кулаком. – А вы сомневались, дать бой русским или нет! Еще две такие атаки, и их армия растает, как лед на солнце. Победа с каждой минутой все ближе.
Шенкендорф хотел было сказать, что король то же самое говорил и при Кунерсдорфе, но кончилось там все крайне скверно. Хотел… Но промолчал. Старый Фриц не терпит возражений, так зачем ему противоречить?
Время тянулось, словно липкая патока, Петеньке уже начало казаться, что вечер начнется раньше, чем кирасиры пойдут в атаку. Но вот загнусил сигнальный рожок, и тяжелые шеренги начали медленно подниматься на гребень холмистой гряды. Да, это было зрелище! Огромные тяжелые лошади, огромные тяжелые всадники, рядом с которыми гусары смотрелись чуть ли не как мальчишки верхом на собаках. Тусклые медные кирасы, тяжелые прямые палаши… Петенька невольно передернул плечами. Не хотел бы он сейчас стоять в шеренге, на которую понесутся эти титаны.
Кирасиры начали спускаться с холмов, держа идеальный строй, вымуштрованные лошади шли чуть ли не в ногу. Нет, легкая кавалерия никогда не достигала такой степени исправности. Однако то, что хорошо на Царскосельском смотре, далеко не всегда оказывается хорошо в бою. Сначала грохнули прусские пушки, перед кирасирами встал забор разрывов, однако это был скорее жиденький заборчик, и кавалеристы без труда его проломили, хотя несколько человек остались лежать. Железная лавина катилась дальше, но пруссаки – вояки все-таки отменные! – не дрогнули. Пехота ощетинилась штыками, даже не сворачиваясь в каре, видимо, противник был уверен, что сумеет отбить атаку и без этого.
Русские кавалеристы, поднимаясь по склону, были вынуждены немного сбросить аллюр, однако продолжали нестись вперед. Наступил решающий момент, опасный для обеих сторон, тот, кто проявит хоть малейшую нерешительность, будет обречен. Если дрогнет пехота, побежит – кирасиры тотчас затопчут беглецов, изрубят в капусту, ведь именно во время бегства разбитая армия и несет самые тяжелые потери. А если дрогнет кавалерия, замедлит разбег перед штыками, результат получится такой же скверный – кавалеристов просто расстреляют слаженными залпами, а то и просто возьмут на штыки, стоящий на месте кирасир почти беспомощен.
Не дрогнули ни те, ни другие. Последний залп пруссаков плеснул огнем прямо в лицо русским кирасирам, но те лишь пришпорили лошадей и врезались в строй прусской пехоты – то, что не посмели сделать кавалеристы Зейдлица. Дикий вой пролетел над полем боя, кричали люди, отчаянно ржали лошади, напоровшись на штыки. Кирасиры наотмашь рубили гренадеров, те стреляли в упор и норовили ударить штыком в бок лошади.
– Что они делают? – недоуменно спросил король. – Ведель, вы понимаете?
Толстый Ведель поднял подзорную трубу, вгляделся, потом пожал плечами:
– Массируют кавалерию, ваше величество.
– Но ведь это же ерунда! Дым без огня. Одна кавалерия ничего не сумеет сделать, тем более при атаке подготовленных позиций. А русская пехота разбита, вы же сами видите.
– Русские варвары, ну что с них взять? – политично заметил Ведель, не желая напоминать королю о самоубийственной атаке Зейдлица всего пару месяцев назад.
Тем временем русские кирасиры преодолели уже половину расстояния, и король понял, что строить каре уже поздно. Даже отлично выученная прусская пехота просто не успеет это сделать, и если кирасиры атакуют смешавшийся строй, бой превратится в побоище. Но генерал Канитц, командовавший гренадерами, тоже это понял, поэтому приказал открыть огонь поротно. Король видел в подзорную трубу, как он заполошно машет руками, отдавая последние приказания. Русские кирасиры уже были в ста шагах, нет, даже меньше. Гренадеры сдвоили ряды, первая шеренга опустилась на колено, стоявшие чуть далее вторые батальоны полков торопливо бежали вперед, чтобы уплотнить первую линию.
Король хищно потер руки, с удовольствием предвкушая приятное зрелище. Он прямо услышал, как командиры, взмахнув шпагами, крикнули:
– Залпом пли!
И хотя первый же залп свалил нескольких всадников, они не подумали останавливаться. Прусские офицеры снова скомандовали:
– Залпом пли!
Нет, не зря король тратил время, обучая пехоту быстрой стрельбе. Он не раз говорил, что лишний залп в минуту дает его армии лишние пятнадцать тысяч солдат. И сейчас его пехотинцы демонстрировали отменную дисциплину и выучку. Первая шеренга слаженно отступила назад, ее место заняли подбежавшие солдаты вторых батальонов, вскинули фузеи – и снова полыхнуло, взвился белый дымок. И снова падают русские всадники. Но почему, почему, Donnerwetter, они не останавливаются?! Король до боли вжал окуляр подзорной трубы в глаз, словно надеялся таким образом разогнать неприятный мираж.